Утро началось с истерического крика в караулке, одного из бойцов не было на его месте. При опросе часовых выяснилось, что рано утром они видели его направляющимся к отдельно стоящему туалету с перекинутым на плечо полотенцем, но по их отзывам он от туалета не возвращался. Подняв бойцов в ружьё, фельдфебель обследовал туалет, на гвоздике у умывальника висело полотенце солдата и больше никаких следов его присутствия не наблюдалось. Затеянные поиски и прочёсывание близ лежащих зарослей не привели ни к каким результатам.
Висящее на гвоздике полотенце было сухим…
Настроившись на неприятный разговор, фельдфебель отзвонился и получил довольно непривычную дозу песочка от вышестоящего офицера, обозвавшего его не только заспанной косоглазой свиньёй, но и сравнившего его с лысой обезьяной в таких образных выражениях, что фельдфебель даже заслушался. Пообещал, впрочем, к вечеру роту для прочёсывания окрестных лесов. Высказав предположение о том, что подчинённые этого свинского фельдфебеля просто ушли в соседнюю деревню к "русским маткам".
Прибывшая через пять часов на мотодрезине рота жандармерии со служебными собаками проверила ближайший лес на глубину в пять километров, но так и ничего не обнаружила. К вечеру по посту поползли разные слухи, один страшнее и поразительней другого. Вспомнили и страшных русских медведей и неуловимых «косакоф». Венцом предположений стала мысль о наличии под этим мостом тролля. Причём было выдано предположение, что русские и убежали от него, а не от наступающей германской армии.
В приказном порядке разогнав всех по койкам, фельдфебель присел на крылечко караулки и в наступающих сумерках принялся рассматривать медленно прохаживающихся по мосту охранников и огоньки сигарет пулемётчиков на том и этом берегу. С реки начинал подтягиваться вечерний туман, медленно заполняющий чашу берегов, его гибкие полупрозрачные руки медленно ласкали опоры моста, поднимаясь всё выше. Почти такой же туман стоял на берегу Рейна, когда он с его Мартой в первый раз неуклюже пытался поцеловаться. Вспомнилось ощущение этой сладостной дрожи, которое его охватило и холодный камень, на который они перед этим присели. Поудобнее прислонившись к стойке крыльца, фельдфебель вынул из портсигара сигарету и, мечтательно медленно поднеся её ко рту, закурил. Воспоминания из далёкого детства смягчили его иссечённое морщинами лицо и заставили появиться на нём робкую и вместе с тем застенчивую улыбку — никто из знающих фельдфебеля Гейнса не поверил бы вообще в возможность её появления на этом волевом лице…