И это было здорово.
Генри Хопкинс до сих пор помнил тот день, когда завязалась их дружба с Сидни Уэверли. Сидни одиноко сидела под «паутинкой» для лазания на переменке. Он никогда не понимал, отчего другие ребята не хотят с ней играть, но сам следовал их примеру, ведь так делали все. Но в тот день у нее был такой печальный вид, что он подошел к ней и начал забираться по перекладинам у нее над головой. Вообще-то он не собирался с ней заговаривать, просто подумал, может, ей будет не так грустно, если кто-нибудь будет рядом. Она какое-то время смотрела на него, а потом вдруг спросила:
— Генри, ты помнишь свою маму?
Он тогда рассмеялся.
— Конечно помню. Я видел ее только сегодня утром. А ты свою разве не помнишь?
— Она уехала в прошлом году. Я начинаю забывать ее. Когда я вырасту, то никогда не брошу своих детей. Я буду видеть их каждый день и не позволю, чтобы они забыли меня.
Генри стало ужасно стыдно, так стыдно, что он даже упал с перекладины. И с того дня начал ходить за Сидни хвостом. Четыре года они вместе играли и вместе ели свои завтраки, сверяли ответы в домашних заданиях и вдвоем делали школьные проекты.
У него не было никаких причин ожидать, что, когда они перейдут из начальной школы в среднюю, что-то изменится. А потом в первый день после каникул он вошел в класс и увидел ее. Она расцвела и стала выглядеть так, что его бедная, обуреваемая гормональными бурями голова пошла кругом. Сидни стала как осень, когда листва меняет цвет, а плоды наливаются соком. Она улыбнулась ему, и он немедленно развернулся и выбежал из класса. Остаток дня он провел в туалете. Каждый раз, когда она пыталась заговорить с ним, ему начинало казаться, что он упадет в обморок, и он убегал. Очень скоро она бросила эти попытки.
Оно оказалось таким неожиданным, это влечение, и он чувствовал себя глубоко несчастным. Ему хотелось, чтобы все стало как раньше. С Сидни ему было интересно и весело; она могла рассказать о человеке все только по тому, какую прическу он носил, и это изумляло его. Он рассказал обо всем деду — о том, что была девчонка, которую он считал просто другом, но внезапно все изменилось, и он не знал, что с этим делать. Дед сказал, что все произошло в точности так, как должно было произойти, и без толку пытаться предсказать, что будет дальше. Людям нравится думать по-другому, сказал он, но то, что ты думаешь, никак не влияет на то, что происходит на самом деле. Сколько ни думай, как раньше уже не будет. Нельзя заставить себя разлюбить кого-то.
Он был уверен: Сидни решила, что он тоже бросил ее, как ее мать, или что он не хочет дружить с ней, как другие ребята. Он чувствовал себя последней свиньей. В конце концов в нее втюрился Хантер-Джон Мэттисон и сделал то, чего не смог сделать Генри, — сказал ей об этом. Генри оставалось только смотреть, как друзья Хантера-Джона становятся ее друзьями и она начинает вести себя в точности как они — насмехаться над людьми в коридорах, и над Генри тоже.