Один из трибунщиков, злой и глуповатый, говорил в коридоре многозначительно:
— Неспроста Иевлев заступается за таких. Значит, и у самого что-то не совсем чисто. Просто так ничего не бывает.
Через того же Андреича я раздобыл известки для типографии, койку и стол — для себя. Боже мой, кто только и с чем только не лез к нему. Председатель райисполкома не принял или не помог — к Иевлеву, запутанное служебное дело — к Иевлеву; один просит раздобыть путевку в дом отдыха, другой — урезонить строптивого соседа, третий… Он бывал на работе и вечерами, и в воскресенье. Отзывчивость, доброта как-то странно уживались в этом человеке с резкостью и вспыльчивостью. Рассердившись, он хрипло кричал: «Я с тобой так разделаюсь, век будешь помнить!» Но никто не боялся его угроз.
Ветлугин рассказывал:
— Появилась у нас тут однажды новая бабеха. Забрела неведомо откуда. Дескать, здесь родилась. Отдохну денечек и — за работу. Врач, дескать, я. Комнатку у каких-нибудь стариков сниму. А пока не знаю, где и притулиться. Вечер уже. И Иевлев возьми да сдуру-то и приведи ее домой. Оставил, а сам к сестре ушел ночевать. Жены у него нет, еще в начале войны померла. Утречком заходит к себе, а бабы той уже и след простыл. Пообчистила его, захватила, что подороже да полегче, и — теку.
— Ведь здесь не так просто и уехать-то, — сказал я.
— Дорога в ту пору как раз хорошая была. Начало зимы. В общем, хвать-похвать, да где уж!.. Хохотали потом все над ним. Я как-то спросил: «А хоть бастенькая? Может, ты того — свой расчет имел?» — «Какое там! Рожа рожей. Я, дескать, еще удивился: врачиха и такая неинтересная».
Ветлугин ухмыльнулся:
— Пьяный он больно уж забавный. Тогда никому ни в чем не отказывает. Можно деньжонок подзанять и даже без отдачи. И люди лезут к нему больше в праздники. Как-то я решил подшутить над ним. Вижу — на взводе. По улице плетется. Размяк и покраснел. Я и говорю: «Слушай-ка, Андреич, ты не можешь дать мне свою телогрейку на сегодняшний вечер, а?» — «А зачем она тебе потребовалась?» — «Да на охоту вот собрался. А идти не в чем.» — «А я-то как?..» — «Да тебе до дому-то далеко ли. А утречком возверну». — «Ну, на!..» Снимает телогрейку. «Слушай, говорю, дал бы ты уж мне заодно и варежки». — «У тебя же свои вон какие, ты че?» — «Да они совсем холодные». — «Ну, ладно!..» Снял и варежки. Я делаю еще более серьезную физию и говорю: «Давно собирался сходить. Да все боялся, как бы ноги не простудить. Сапоги у меня ни к черту». — «А что не отремонтируешь?»— «Да куда уж их ремонтировать. Надо новые покупать». Андреич вздыхает: «Да! В тайге щас мокрота, не приведи бог какая. Простудишься, как дважды два». А я так это горестно поддакиваю. «Ладно уж, говорит, пойдем ко мне». Так и быть, дам тебе еще и бродни». Шагаем. Потихонечку. Я и думаю: что бы еще попросить? «Послушай, Андреич, а что если я позаимствую у тебя еще и свитер? Да заодно и шапку». Тут уж дошло до него. «Пошел-ка ты!» Вырвал у меня телогрейку и варежки и обложил меня матом.