Голос замолк, я повернул голову к командиру. Тот показал жестом, что я должен сделать. Через пять минут, 'жучок' лежал у меня на ладони, а еще полчаса ушло на сканирование нашей камеры. Прибор показал: все чисто, после чего я снова сел на свое место. Никто не сказал ни слова. Да и о чем говорить: приговор оглашен и подписан, но так, оказывается, думали не все. Неожиданно раздался голос Макса: – Хотел бы я знать, кто нас предал?
'Какая, к черту, разница? О себе нужно думать. О себе. И… о смерти! Неужели это конец? Этот каменный мешок и будет нашей братской могилой? – я взвинчивал себя подобным образом, пока тишину не нарушил своим вопросом взрывник: – А как погибли парни?
Вопрос был явно не продуманный заранее, родившийся стихийно, под воздействием случайного импульса. Это стало понятно, когда уже в следующую секунду на его лице читалось написанное крупными буквами сожаление о случайно вырвавшемся вопросе. Наступило неловкое молчание. Эл, поняв свою ошибку, сам исправил положение: – Вопрос снимаю.
Неожиданно я поймал себя на мысли, что перестал бояться. Так бывает, когда страшного вокруг тебя слишком много. Страх сам себя сжигает. Происходит пресыщение. Ты уже ничего не чувствуешь кроме тупой усталости, которая постепенно переходит в апатию. Я впал в забытье. Ощущение времени и пространства исчезло. Очнулся, когда все уже спали, возможно, за исключением командира. Тот, похоже, просто сидел с закрытыми глазами. Видимое безразличие этих людей к смерти испугало меня. Они были готовы к смерти, а я нет. Меня просто обдало жаркой волной страха, сдавившей горло и перепутавшей мысли. Попытка взять себя в руки, провалилась, не успев начаться, чувствовать себя жалким и несчастным было легче. Мне так не хотелось умирать. Потолок, словно крышка гроба, надвинулся на меня, давя и прижимая к полу. Я почувствовал себя замурованным заживо. Там где-то наверху жизнь, светит солнце, растет зеленая трава, а я здесь, в этом гробу…. Живой мертвец. От этой мысли веяло безысходностью. Жить. Я хочу жить! Сердце тяжело бухало в груди. В висках наперебой стучали маленькие молоточки. Хотелось пить, но в тоже время не хотелось шевелить даже пальцем, словно мысли о скорой смерти были веревками, спеленавшими меня.
'Меня скоро не станет. Все будут, а меня не будет. Это неправильно! Это несправедливо! Почему я?!'.
Всем понятно, что их жизнь рано или поздно закончиться смертью. Но когда она придет? Никто не знает, потому что пребывает в неведении о дне ее прихода. А когда знаешь, что твоя жизнь стала измеряться не в десятках лет, а в часах. Что тогда? Знать о приходе своей смерти, но ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить ее. Это страшно. Начинает сводить с ума. Что-то подобное, очевидно, происходило сейчас со мной. Впереди меня ждала тьма. Я знал это. Какой она будет? Не хочу знать! Хочу жить! Я терял над собой контроль. Реальность ускользала. Попытался вырваться, хватаясь за мысли, как за соломинки. Но сознание не удержавшись, провалилось в хаос и только на самой грани восприятия проскакивали мысли, острые как иголки: – Жить! Хочу жить!'.