– Что тебе подарил отец в десять лет? – вдруг спросил Юрий. – Отвечай быстро. Мы еще смеялись. Быстрее…
– Счеты, – ответил Владимир Аркадьевич, – бухгалтерские счеты. Он думал, что они мне понравятся.
Степан вырвал из рук старшего брата телефон.
– Ты брось свои шутки, – зло прошипел он, – нашел время фокусы показывать.
– А ты, как всегда, ничему не веришь, – услышал он знакомый голос, – это я, Степан. Ты вспомни, как я тебя от Миши защищал, когда ты нос ему разбил. И сразу мне поверишь…
– Не может быть… – растерянно сказал Степан. – Этого не может быть.
Он взглянул на Рината.
– Разговаривайте, – разрешил Ринат, – я потом потребую свои деньги за международный телефонный разговор. Только учтите, что потом вам нужно будет убрать отсюда ваш «эскадрон смерти». И отпустить меня домой. Если бы вы только знали, как мне надоели все братья Глущенко. И родные, и двоюродные.
Степан и Юрий обменялись понимающими взглядами.
– Он живой, – почти радостно сказал Юрий.
– Живой, – подтвердил Степан, все еще не до конца веря случившемуся чуду.
Домой они возвращались на следующий день. У Рината было гораздо лучшее настроение, чем можно было ожидать. После скандала в комнате Светы он чувствовал некую ущербность, словно ограниченность дяди в отношениях с женщинами каким-то непонятным образом по наследству передалась и ему. В машине, которая везла его обратно в Москву, он также дремал, стараясь не смотреть по сторонам. Почему-то обратно они возвращались гораздо дольше, чем ехали в Киев. Дорога была та же самая, но ночью Павел, а затем Талгат выжимали из «Мерседеса» все возможное. А теперь днем, когда они возвращались, различные мелкие остановки, светофоры, иногда возникающие пробки, их остановка у небольшого кафе, где они пили плохой кофе, сказались на их пути. Обратно они возвращались долго и попали в город почти к вечеру.
Ринат поднялся в свою квартиру, чтобы принять душ после дороги. Он вспомнил, как торопился в Киев, и грустно усмехнулся. Светлана словно вернула его на землю, развеяв последние иллюзии. Он не жалел денег, которые на нее потратил. В конце концов, ему было хорошо с ней, и он неплохо провел последние месяцы. Но воспоминание о ее голой груди, на которой покоилась рука молодого музыканта, не давало ему покоя. Теперь он был почти уверен, что она изменяла ему при каждом удобном случае, вспомнились все эпизоды ее опозданий или отлучек во время их совместного отдыха. Фантазия рисовала самые дикие сцены оргий, которые она могла устраивать.
Он твердо решил никогда больше не вспоминать о Светлане, вычеркнуть ее из своей жизни. Вспомнив, что так и не послал игрушку дочери, он вылез из ванной и набрал телефон Тамары.