'Папа', озабоченный длительным отсутствием, прислал на мой основной питерский адрес письмо, в котором очень аккуратно и вежливо интересовался делами Олега Аристарховича, то бишь моими. Раскрывать свои замыслы я не стал, лишь намекнул, что адаптация идет успешно, и скоро буду полностью готов к делу.
Дементьев наивно думал, что в ближайшее время я отправлюсь в Лондон для организации ЧВК и биржевых спекуляций. Эти действия входили в мои планы, но на первом месте всё же оказалась борьба с общечеловеками и аристократами-либерастами. Придурки не понимали, что рыли себ яму, ещё немного, и вызванная ими волна, смоёт их в гигантскую клоаку.
Без пары сильных ударов по ним я из России уезжать не собирался. У меня к тому времени было уже три паспорта, один на имя Дементьева Олега Аристарховича, второй - подданного Британской короны Джеймса Дарела, к несчастью для себя, приехавшего по делам в Россию и после сильной простуды отдавшего Богу душу.
Его российский иностранный паспорт (в самой Великобритании паспортов просто не было, и свой документ мистер Дарел получил на нашей границе) неисповедимыми путями (всего скорее непосредственно из коллегии иностранных дел) прошел через несколько рук и оказался в итоге у меня, благо и описание внешности в целом совпадало с моим. Операцию эту ловко провернул Одинцов, за что честь ему и хвала. Пока что я предпочитал использовать 'официальный' документ. Ну и третий был по случаю куплен самостоятельно (для тренировки, что ли) на базаре у некой скользкой личности по сходной цене.
Жизнь шпика быстро приелась. Однообразная, утомительно-сидячая, с короткими перекусами в сухомятку и в постоянном напряжении, 'а вдруг заметят!?'. Но больше всего угнетало другое. Две вещи стали прямо таки мучительно-навязчивыми, дошло до того, что стали сниться кошмары. Вокруг меня жила и не подозревала о скорой катастрофе огромная и прекрасная страна. Моя родина. Которую, как оказалось, я очень люблю. И вот смотреть на нее, на эти улицы и набережные, полные прохожих, на купола храмов и флагштоки кораблей было почти невыносимо больно, ведь я-то знал, что предстоит стране уже через восемь лет.
Вторым источником переживаний стала тема предстоящих убийств и насилий. Я не пай-девочка, но становиться киллером, пусть и с высокими помыслами... тяжело. Я понимаю деятелей черносотенного движения, которые только грозились всей этой революционной когорте страшным народным гневом и так толком ничего не предприняли в итоге. Для православного человека, а в массе своей черносотенцы - глубоко верующие христиане, один митрополит Антоний Храповицкий чего стоит, загубить человеческую душу - худший смертный грех.