— А вы видели, какие прекрасные картины рисуют миражи, когда жаркое солнце накаляет песок?
— Не видела, и видеть не хочу! — крикнула Венеция.
— А мне ваши гондольеры с их гондолами и даром не нужны — закружилась вихрем пустыня — Не нужны!
— А мне, мне ваши миражи! — закричала Венеция — И змеи, что вы мне своими змеями тут хвастаетесь.
— Да вы!..
Когда они устали спорить, они разошлись в разные стороны.
— Подумаешь — Венеция выгнула брови мостов — миражи, змеи.
— Ишь, какая фифа — думала пустыня, поправляя барханы — люди её обожают, хм.
— Я завоевательница — Венеция призадумалась — Так, по-моему, она о себе сказала? Грубая… и сильная. Какая же она сильная…
— Да, люди никогда не будут любить меня, так как её — призналась себе пустыня.
— Боже, как это, наверное, прекрасно быть пустыней — загрустила Венеция — Быть могучей, бескрайней, свободной…
— Господи, Господи — печально шептала бескрайним песком пустыня — но почему же ты не сделал меня Венецией?
Даже сейчас, умирая в своей постели, насквозь пропитанной потом и страхом, я пытаюсь восстановить в памяти все, что знал о нём. Сквозь оконные стёкла безмятежно льются ручейки солнечного света, там, за стеклом неумолимое продолжение жизни, щебет птиц, смех людей, шелест листвы, а здесь я, переживший два инфаркта, и вряд ли переживущий третий. Умирать не страшно, умирать жаль. Я так любил этот мир, я любил саму жизнь, я с наслаждением вдыхал воздух и пил прохладную воду, смотрел на мир вокруг и заглядывал в свою душу, всё мне приносило радость, но, наверное, так говорит каждый, обречённо стоя на пороге смерти. На самом деле я прожил обычную человеческую жизнь, в которой помимо любви и радости были и злоба, и ненависть, и грязные поступки, и уж если быть откровенным, намного больше, чем мне сейчас хочется об этом помнить. Вопрос — виноват ли я, или это обстоятельства управляли мною? — уже не имеет значения. Всё, что было сделано за отпущенные мне пятьдесят два года, аккуратно разложено на чаши весов и мне осталось только узнать результат, справедливость которого нельзя подвергнуть сомнению.
Что могу вспомнить я сам? Разве что малую часть от сделанного. Но и здесь всё достаточно трудно. Какие поступки важны, какие нет? Наверное, это не правильно, слишком по-человечески думать так, а на самом деле важно каждое движение руки, каждый поворот головы, каждое слово, и даже каждая мысль. Любая секунда моего существования может повлиять на положение стрелки, и мне греет душу то, что я провёл рядом с ним достаточно много времени.