— Только с поезда, смотрю, — кивнула мадам на потрепанную спортивную сумку. Вадим покраснел, пытаясь убрать злосчастную поклажу за спину. Сглотнул комок в горле и выдавил, ругая себя за глупую робость:
— Здравствуйте…
— Здравствуйте, здравствуйте Вадим. Да вы проходите. Верочка, сообрази-ка чайку. Солдат с поезда, поди ж голоден. Что у нас там? Тортик? Да, и чай обязательно завари. Не люблю я эти пакетики, вкус не тот… Что ж вы замерли, Вадим? — всплеснула руками. — Снимайте свои модельные туфли, проходите. Давайте, давайте, защитник Отечества нашего. Не тушуйтесь.
Вадим готов был провалиться сквозь пол, снимая обувь. Ботинки имели не менее замученный вид, чем сумка. Черт, черт, черт!! Что ж он их не обтер хоть? Спешил, болван. Мог бы предположить, что на `тещу' напорется! А глазки у нее, как у орла, любую мелочь заметят.
Ой-ё! На носке-то дырочка! — парень сжал пальцы на правой ступне, пытаясь прикрыть прореху таким незамысловатым способом. Но от Шеховой и блоха не спрячется — увидела, оценила. Поджала губы, одарив парня насмешливым взглядом и, гордо вскинув подбородок, взмахнула ладошкой:
— Прошу, прошу.
И развернувшись, двинула, как авианосец, в сторону кухни, не переставая болтать:
— Сейчас чай попьем. Вы нам о своей службе расскажите. А там Ирина подойдет. Лев Михайлович сегодня обещался раньше быть. Удачно очень, не правда ли, Вадим?
Греков лишь тупо кивнул: язык и губы свело наглухо.
Вероника уже сервировала стол и сидела в ожидании гостя, скромно потупив взор.
Аделаида Павловна милостиво кивнула парню на стул, села напротив, принялась разливать заварку из красивого пузатого чайника с фигурками в старинной одежде.
Вадим, боясь пошевелиться, смотрел на чашки, тонкие ломтики апельсина на тарелке, воздушный торт, зефир в высокой вазочке, золотистые малюсенькие ложечки, узорчатые салфетки. После солдатской столовки все это выглядело ирреальным, кукольным. Он чувствовал себя неуклюжим, совершенно неуместным в этой вычурной обстановке. Ему казалось, что сейчас он обязательно что-нибудь сделает не так: сломает ложку или уронит крошки бисквита на белую скатерть.
Конечно, Вадим знал, что родители Иры не простые люди, и живет его любимая много лучше, чем он. Но в свое время Вадим не придавал тому значения: мало ли кто как живет? Главное любовь и понимание, а остальное значение не имеет. Однако сейчас, сидя на огромной, раза в четыре большей, чем в его квартире, кухне, глядя на обстановку, сервировку, он вдруг понял, насколько огромно различие меж ним и семьей Ирины.
Лев Михайлович был адвокатом, Аделаида Павловна заслуженным педагогом РСФСР. Тетка же Вадима, единственная родственница, не считая брата Егора, была швеёй. Понятно что, воспитывая двух мальчишек на более чем скромную зарплату, она многого не могла себе позволить. Вот такого красивого сервиза, например. И белую скатерть она стелила лишь в особых случаях. Правильно, стирать-то потом замучаешься.