— Мне больно! Отпусти!
Он отпрянул, выпустил и уткнулся лицом в подушку. Минута, пять, десять — и снова Олег навис надо мной, но уже другой — жалкий, виноватый и…упрямый:
— Я хочу ребенка. Я больше не хочу, не могу так жить. Хочу ясности.
— Давай возьмем преемного ребенка…
— Нет!! Того, что нам подсунет твой Алешенька?! Мне не нужен чужой, я хочу своего, родного. Чтобы у него были мой нос, мои глаза, губы, улыбка. Не Алешины, не Сережины — мои!!
Я зажмурилась и вдруг почувствовала такую усталость, что больше не желала сопротивляться, не могла. И кивнула:
— Хорошо.
Ночь кроликов Кентукки плавно переросла в утро и день. Мы оба устали от склок и стремились обновить отношения, направить их в позитивное русло вот таким незамысловатым способом — насилуя себя и свой организм. И преуспели в этом, забыв о времени.
В итоге мы оказались не готовы к гостям, и звонок застал нас в весьма пикантной положении.
— Кто это? — нахмурился Олег, а я посмотрела на часы: 17:05.
— Сережа! — и скатилась с дивана, спеша накинуть халат.
— Что ему надо? — обозлился Олег, не менее проворно натягивая спортивные брюки.
— Родители к дяде Севе улетают, их надо отвезти в аэропорт.
— А без тебя никак? — в голосе мужа опять проступали нотки капризного недовольства.
— Олег, каждый год я провожаю родителей в Калининград, и каждый год слышу один и тот же вопрос…
— Прямо "Ирония судьбы": "Каждый год мы с друзьями ходим в баню"…
Я невольно рассмеялась и поспешила открыть дверь — Сергей упорно жал на звонок и в нетерпении попинывал препятствие.
— Привет, — лицо недовольное, а взгляд подозрительный.
— Привет, проходи. Я сейчас, Сережа. Минут десять подожди, хорошо?
Он кивнул и зло посмотрел в спину Олега, прошедшего мимо на кухню. Была бы на нем футболка — вспыхнула бы. Сергей шагнул в коридор за ним.
— Сережа, — остановила я его, придерживая за рукав куртки. Видимо, у меня было испуганное лицо, потому что он широко улыбнулся и, напустив в глаза безмятежной дури, примирительно развел руками:
— Да ты что, Анюта? Я сока выпить — сушняк мучает.
Я подозрительно оглядела его физиономию и не нашла ни единого признака вчерашнего похмелья. Впрочем, обычно возлияния, даже чрезмерные, не отражались ни на его лице, ни в глазах. Они были зеркально чисты и бесхитростны. Только в их глубине по-прежнему жил зверь, поселившийся там еще во времена службы Сергея в армии. В моем присутствии этот зверь был животным покладистым и абсолютно домашним, но стоило отвернуться, как он становился невыносимо жестким и беспринципным хищником.
Я ушла одеваться и все думала — что случилось с Сережей в армии? Впрочем, в армии ли? Он всегда был драчуном и забиякой, водил дружбу с откровенными бандитами и казался родным братом криминалу. Не знаю, понимали ли его Алеша с Андреем, но я понимала. Сергея сжигало изнутри то, что поначалу лишь тлело в груди, но не осознавалось, а потому и не принималось, но потом оно начало крепнуть и разгораться, пожирая, словно хворост в топке, каждый прожитый день и год, а вместе с ними — и его самого. Я не знала, что это. Только догадывалась. Но страшилась увериться, как с детства боялась закрытых дверей и тупиков.