— …в последние месяцы его ревность превратилась в столь явную патологию, что уже настораживала. Он давно не отдает отчет ни своим поступкам, ни своим словам и мыслям….
Как легко судить.
Но разве нельзя сказать тоже самое про любого из нас? Разве мы отдаем отчет своим поступкам и словам? Разве каждый из нас не заражен язвой ревности? Разве она не диктует нам свои условия, не является порой главным мотивом поступка? И, как правило, не во благо себе и тем более предмету своего внимания.
Я ревную ко всем, кто с моей точки зрения представляет опасность для нашей с братьями общности, к каждому, кто покушается на их внимание и любовь.
Они ревнуют меня, категорически не принимая любое новое лицо, появляющееся рядом. Будь на месте Олега гений, миллиардер, Аполлон или сам Господь Бог, они бы все равно не приняли его. И ревновали.
Олег, естественно, ответил тем же. Но эта патология не досталась ему от папы и мамы. Он заразился ею от нас, с тем же наивным неверием в то, что это может быть заразно, как порой не верят специалисты, что безумие опасно для окружающих, как любая инфекция. Прошли годы, прежде чем он стал таким же, как мы, с тем же изъяном, с той же вечной болью в душе и вечным страхом потери, которая пропитала нашу ауру, насытила ее своими миазмами и принялась щедро одаривать ими ближайший круг. Он вступил в него, проникся, подчинился и получил в награду все то, что переполнило нас, извело и изъело плоть и душу.
Замкнутый круг наших отношений с трудом принял его и легко оттолкнул. Принял, чтобы искалечить, и оттолкнул, чтобы забыть. Он был чужаком, чужаком остался. Никто из нас не пытался понять, что он уже один из нас, с тем же тавро любви и ненависти в душе, с той же дикой болью, одной на всех.
Действительно — одному не интересно.
Гораздо слаще делить боль на двоих. А еще лучше на троих.
Жаль, что одну боль не поделишь на весь мир…
— …мне кажется, вы подошли в своих отношениях к естественному финалу…
Да-а…
Как ты об этом мечтал, как стремился! Ждал терпеливо, как охотник в засаде. Не менее терпеливо, чем Андрей, и прятал свое желание более искушенно, чем Сергей, завуалировав его под вполне понятную, искреннюю заботу о сестре. Но мечтал вернуть женщину.
Олег мог это не понимать, если б был, слеп и глух. Впрочем, и тогда он бы понял, почувствовал. Те токи, что мы излучаем по отношению друг к другу, невозможно не чувствовать — они осязаемы почти физически.
Я устала от этой грешной привязанности к каждому и всем разом и отошла всего лишь на минуту. Всего лишь на миг отдалась и мыслями, и чувствами лишь одному… и забыла, что порочный круг не разорвать, из него не выбраться…и была насильно возвращена, вновь встала в ряд стоящих на краю. Но уже с большим грузом грехов.