Я больше не слушала.
Сергей лукаво щурился и, поглядывая на меня с пониманием, гнал машину, словно шел по трассе "Париж — Даккар". Он всегда был сумасшедшим. «Бесшабашным», как говорила Ольга, вновь и вновь расспрашивая о его жизни. Она любила его с того момента, как увидела в парке на танцах, куда он провожал меня на второй день после возвращения из армии. Высокий, загорелый и рисковый. Наглый, насмешливый взгляд, саженные плечи, мощная фигура, обтянутая военной формой, и десантный берет выделяли его из толпы. Но будь даже на той дискотеке вместо разноцветной разряженной толпы малолеток строй десантников, Сергей все равно бросался бы в глаза. Было в нем что-то необъяснимое, волнующее женские сердца. И девушки толпились вокруг, с нескрываемой завистью поглядывая на двоих счастливиц, держащих Сергея под руки.
Впрочем, держала я, а Оля откровенно висла на нем и преданно заглядывала в глаза, как дрессированный тюлень, выпрашивающий лакомство. А говорить она вообще не могла, только смеялась, как ненормальная, по малейшему пустяку. Выглядело это ужасно, так что мое настроение быстро упало ниже некуда. В тот раз мы впервые поругались с Олей и я услышала от нее обвинения в ревности и патологической привязанности к братьям. И возможной связи. Может быть даже постоянной и давнишней. Причем не только с каждым в отдельности, но и со всеми разом.
Год мы не виделись и не разговаривали с ней. Еще год она пыталась вымолить прощение. Я не могла простить — я впервые обиделась не просто сильно, а как говорят — смертельно.
В аэропорте мы проводили родителей до пункта досмотра, помахали на прощание и, перекинувшись взглядами, облегченно вздохнули и, смеясь, чуть не бегом направились к выходу. По дороге Сергей затерялся в толпе и нашелся уже у машины. Сунул мне в руку пластиковый кубик с орхидеей:
— Смотри, какую прелесть завезли, Анюта. Почти, как ты, хороша.
И хлопнувшись на сиденье, дал по газам, выражая радость освобождения громкими возгласами, больше похожими на брачную песню орангутанга. Я смеялась до слез всю дорогу. А Сережа вторил, периодически прерываясь на замечания в адрес скверных водителей.
А потом, мне стало не до смеха. Я открыла окно, пытаясь справиться с накатившей дурнотой, и, видимо, выглядела хуже некуда, потому что испугала Сергея. Тот резко тормознул у обочины и засуетился, помогая мне расстегнуть шубку, отклонил кресло, открыл дверцу и все вопрошал:
— Ну, что ты Анюта, что? Все хорошо, маленькая, вот… Все, да? Ну посмотри на меня, солнышко… легче?
В эти минуты он был настоящим, нежным и совсем не грозным, не жестким, а мягким и пушистым, как норка на моей шубке. Я любовалась им и все пыталась подбодрить улыбкой, но, похоже, сотворила ее хуже некуда, потому что Сергей окончательно перепугался, позеленел, затрясся. Начал одной рукой стаскивать с меня шарф, другой набирать номер на мобильном. Я уже почти не видела брата — противная сизая дымка плыла перед глазами и лишала не только зрения, но и сил. Мне было слишком хорошо знакомо это ощущение, и ненавистно.