Он осторожно выскользнул из кровати и вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь. Я приоткрыла глаза, желая запомнить этот момент и одновременно боясь пошевелиться и спугнуть еще бьющие внутри меня токи, еще пульсирующую негу.
Десять утра. Суббота. Кровать Андрея заправлена — он уходит рано. Сергей спит в соседней комнате. Родители, как обычно изобретают изобретенное, невзирая на выходной.
Я осмелилась встать лишь через час, вышла на кухню, получила утреннее приветствие, испытывающий взгляд и порцию омлета. Алеша чмокнул меня в лоб и ушел в клинику, а Сергей сел напротив и принялся уплетать завтрак, бросая на меня насмешливые взгляды. Я дичилась, впервые ощущая себя неуютно рядом с ним. Мне казалось, он все знает и осуждает, укоряет и презирает. Я пошла во двор, скрываясь от проницательных глаз, но детские забавы больше не прельщали. Взрослые, все, как один, казалось, только и заняты тем, что смотрят на меня и явно нехорошо. Я прятала взгляд и робела, стеснялась, чувствовала себя неуклюжей, некрасивой, глупой, неповоротливой.
Меня стало притягивать зеркало и ужасать каждый прыщик. Меня стали интересовать фривольные романы и Алешины книги по гинекологии, и анатомия братьев. Я стала пристально следить за ними, подглядывать, когда они моются, невзначай заходить в комнату, когда они переодеваются или общаются с подругами.
Вот их я ненавидела, потому что завидовала открытости отношений. Этим взрослым девицам не было нужды стесняться и ждать ночи, чтобы скользнуть под одеяло. Они могли целоваться и обниматься, и получать то, что желала получить я, но при этом не бояться, что за это осудят и накажут. Именно тогда Лиля столкнулась с моей жестокостью, но кроме нее страдали и другие лили, наташи, светы, марины. Одни больше, другие меньше.
Мои подруги, в отличие от меня, в этот период не наделяли неприятностями других, они искали их для себя.
Мы как-то разом, перестали лазить по деревьям, и сидеть на ветках ранета, поглощая кисло-горькие яблоки — спустились на землю и пошли по вечерним аллеям в поисках приключений. Всем хотелось вкусить райский плод, уже желанный, но все еще запретный. Нас искушала его близость и нервировала недоступность. Новая игра, запах риска и вкус запрета, дарила острые ощущения и привлекала таких же юных и незрелых, как ранет, юнцов, не складных, не оформившихся, но уже наглых, как мартовские коты. С ними были связаны надежды и желания моих подруг. Но меня коробила их не ухоженность, а заносчивость, дутое самомнение и фальшивая опытность, помноженная на длинные языки с минимумом ценных мыслей и максимумом грязных словечек, рождали брезгливость и недоумение. Общаться с таким можно было лишь на том же уровне и не более десяти минут, да и то на расстоянии, чтобы не потерять уважения к себе. Но даже этого для меня было много, и я решительно не желала тратить свое время и кривляться в угоду таким же глупым и накрученным, как мы, страдальцам. Оттого я заскучала и переместила свое внимание на более интеллектуальные предметы — моих братьев и книги. И познала много больше, чем мои подружки, не выходя из дома.