Жрут, гады, эти сосиски, чавкают, звякают своим золотом и треплются с продавцом.
А тот тоже, видать, из их компахи: одна половина головы выкрашена в желтый цвет, другая – в сиреневый.
Все четверо были так увлечены трепотней и жареными сосисками, да еще и что-то алкогольное, судя по запаху, хлебали из бумажных пакетов… То есть не из пакетов, конечно, а из бутылок, спрятанных в пакеты.
Вот, кстати, моя первая претензия к Америке!
Ну какого хрена нужно прятать бутылку с алкоголем в бумажный пакет? А то непонятно, чего он делает?!.. Ну что за вонючее ханжество? Из "горла", как говорят у нас, видишь ли, нельзя, а запихни бутылку в пакет и будь здоров – лакай хоть до усрачки.
По-моему, это их слабая сторона.
Так вот, эти черненькие ребятишки так самозабвенно "задвигались" из пакетов и жрали сосиски, что я совершенно беспрепятственно, и даже не особенно таясь, слямзил из картонной коробки, стоявшей под тележкой, еще не жареную, но уже готовую к употреблению огромную сосисищу! Они все четверо даже не рюхнулись…
И побежал за Кевином Стивенсом. Тот посмотрел на меня, на сосиску, осторожно оглянулся и негромко сказал:
– М-да… Если я поначалу немного волновался – как ты тут будешь один целых десять дней, то теперь понял, что делал это напрасно. Ты – паренек самостоятельный.
Тут мы наконец подошли к ограде Белого Дома. Я схватил полсосиски и огляделся.
Мамочки мои!.. Картинка маслом, как говорил Шура. Вся ограда облеплена зеваками!.. В сторонке от спокойных, как слоны, полицейских в касках ходит какая-то шобла по кругу – человек пятнадцать, чтото орут дурными голосами и вздымают над головами плакаты. Демонстрируют и протестуют. Протестуют, наверное, против незначительной хреновины, так как ни полиция, ни зеваки внимания на них не обращают…
Тут же мужичишко в цилиндре и длиннополом лапсердаке продавал "Библию" для военнослужащих. Это мне Кевин сказал.
Несколько человек хипового вида приковали себя наручниками к ограде и мирно переговаривались с полицией, время от времени стреляя у прохожих сигареты. Тоже чем-то возмущались. Но настолько мирно и незлобиво, что все это было похоже на какую-то клоунаду…
Неподалеку раскинула палатку остроносая бабешка – тощая, лет пятидесяти, маленькая, с очень настырным выражением лица. Стоял плакат – что-то против атомной бомбы. Это я из разговоров наших шведов понял. Вокруг бабешки – куча пластиковых мешков для мусора, набитых ее имуществом. Дело у нее было поставлено на широкую ногу: сначала она спрашивала, откуда группа, и когда ей отвечали откуда, она раздавала листовки на языке той страны, откуда эта группа прибыла. Все было так деловито, что жалеть тетку не было сил. Хотя она провела здесь уже около пяти тысяч дней и ночей! Однако, если бы спросили меня, я ответил бы, что она тут гораздо больше пяти тысяч ночей. Сужу просто по запаху…