Она споткнулась и упала, и, видя, что никто не спешит ей на помощь, Моска шагнул вперед и помог ей подняться на ноги. Она бы так и ушла, но Моска преградил ей путь, вытянув руку, в которой держал бутылку пива.
Она подняла голову, и Моска увидел ее лицо и шею, мертвенно-бледные, и глаза, в которых застыл ужас. Она жалобно сказала по-немецки:
– Пожалуйста, дайте мне уйти отсюда, пожалуйста.
Моска убрал руку, и она поспешила по коридору дальше. Но она не сделала и нескольких шагов, как вдруг пошатнулась и рухнула на пол.
Моска склонился над ней и увидел, что ее глаза открыты. Не зная, что делать, он приложил горлышко бутылки к ее губам, но она отвернулась.
– Нет, – сказала она по-немецки. – Просто я боюсь идти.
В ее голосе послышались нотки смущения. Он удивился. Зажег сигарету, которую вложил ей в губы, потом поднял легкое тело на руки, отнес ее в кабинет и посадил на стул.
Моска открыл вторую бутылку пива, и на этот раз она отпила немного. А внизу под ними события уже развивались чуть живее. Врачи склонились над распростертыми телами, их руки быстро сновали, солдаты с бутылями плазмы присели на корточки. Мусорщики осторожно пробирались по развалинам, из всех проломов выносили трупы – сплющенные, покрытые белой пылью тела.
Девушка шевельнулась и попыталась привстать со стула.
– Я уже могу идти, – сказала она и собралась выйти, но Моска загородил дверь.
На своем ломаном немецком он сказал:
– Подожди меня снаружи.
Она помотала головой.
– Тебе надо выпить, – сказал он. – Чего-нибудь покрепче. Шнапс. Хороший шнапс.
Она снова помотала головой.
– Не бойся, я ничего не замышляю, – сказал он по-английски. – Честно, голову даю на отсечение. – И он шутливо приложил бутылку пива к левой стороне груди.
Она улыбнулась и прошмыгнула мимо него.
Он смотрел, как ее маленькая фигурка медленно, но решительно удаляется по коридору к разрушенной лестнице.
Вот так оно все и началось: мертвых, победителей и побежденных, уносили, кирпичная пыль оседала на их смеженные веки, а ее хрупкое тело и худенькое личико заставили Моску вдруг ощутить к ней жалость и непонятную нежность. Вечером в его комнате они слушали маленький радиоприемничек, пили мятный ликер, и всякий раз, когда она порывалась уйти, он под разными предлогами ее задерживал, пока наконец не начался комендантский час и ей волей-неволей пришлось остаться. За весь вечер она не позволила ему ни разу себя поцеловать.
Разделась она под одеялом, а он выкурил последнюю сигарету, допил последнюю рюмку ликера и лег рядом с ней. Она повернулась к нему и обняла порывисто и страстно, так что он удивился и обрадовался. Спустя много месяцев она призналась ему, что тогда не была с мужчиной уже почти год, а он засмеялся, и она пробормотала с горестной улыбкой: