Мне все равно казалось, что мир будет скручен в бараний рог. Я вел себя так, как хотел, и мир должен был скрутиться-таки. Мне продолжали звонить интервьюеры, а один раз мой портрет, написанный каким-то немцем, даже вывесили в Эрмитаже. Но чем дальше, тем реже раздавались звонки. Постепенно они кончились совсем. Успех – это ведь такая штука, которую нужно поливать ежедневно. А тот, кто этого не делает, болен. Чем дальше, тем чаще я читал диагноз в глазах собеседников. Они знали, что пойдут дальше, выше, вперед. А я останусь там, где застрял. Собеседники боялись, что эта болезнь заразна, и старались не вставать ко мне слишком близко.
Я говорил им:
– Созвонимся. Они отвечали:
– Да, конечно. Созвонимся. Потом. Последний раз редактор московского издания звонил мне ровно три с половиной года назад. Это был невысокий, рано полысевший мужчина из хорошей семьи, который развел очередного простофилю с большой долей в металлургическом бизнесе на открытие журнала и теперь хотел узнать, на что я готов за фиксированную зарплату в три с половиной тысячи долларов. Я сказал, что сейчас занят, и попросил перезвонить завтра. Насчет занятости это было чистейшим враньем, и мы оба это знали. После того случая с выгодными предложениями никто меня больше не беспокоил.
Еще месяц спустя я первый раз уехал в свою Африку. А еще два месяца спустя уехал туда второй раз. Так, болтаясь туда-сюда и не снимая наушники с головы, я и прожил свои «нулевые». Меня такая жизнь вполне устраивала. Вот только джаз, который я не переставая слушал уже почти десятилетие, нынешней осенью стал звучать как-то особенно печально. Похоже, пришло время вернуться наконец домой и попробовать как-то устроить собственную жизнь тут.
Жена подошла сзади и положила руки на плечи. Я чувствовал, как пахнут ее волосы.
– Ты честно больше никуда не уедешь?
– Честно.
– Не смотри, что утром я такая… Ну, не в себе.
– Да ладно.
– Просто я нервничаю. Боюсь, что ты опять сорвешься. И я опять останусь одна. Как будто мы не женаты, понимаешь?
– Я же сказал: ладно.
– Не уезжай. Хотя бы какое-то время. Я знаю, что эта работа была для тебя важна. Но все равно: не уезжай.
Я поцеловал ее, натянул куртку, вышел на улицу, накинул поверх кепки капюшон и, наступая на лужи, пошагал в сторону магазина.
3
Трудно поверить, но каких-то десять лет назад в русском языке не существовало ни единого слова из тех, что сегодня считаются важнейшими. Ни слов «мисо-суп» или «дабл-эспрессо». Ни «реалити-шоу» или «ситком». Под фамилией Собчак подразумевали только первого петербургского мэра, но никак не его дочь. Трудно представить, но на весь Петербург тогда было всего три гипермаркета, да и те располагались черт знает где. Зато сегодня количество крупных торговых комплексов в городе исчисляется сотнями. Один, неплохой, даже построили ровно напротив моего дома.