Я поискал глазами, куда бы поставить бокал.
– Не знаю. Пока еще не понял.
– Надолго домой?
– Пока не знаю. После той жизни, которую я вел последние годы, думаю, мне потребуется некоторый курс реабилитации.
– Чтобы опять вспомнить, как жить впроголодь и делать деньги из ничего?
– А чем плохие умения?
– Что-то подсказывает мне, что скоро ты захочешь переехать в Москву.
– С какой стати?
– Нет? Не поедешь? Тогда на какие деньги ты будешь жить? А в Москве ты бы стал другим человеком.
– Честно говоря, я бы предпочел остаться тем же самым человеком. Ну может быть, только немного поменять форму носа.
– Все равно уедешь.
– Слушай, я только приехал. Какая Москва? Жена еще даже не успела выучить, как меня зовут.
– Жена – это хорошо. А в этом городе работы ты все равно не найдешь.
– По крайней мере попытаюсь.
– Ну-ну. Если передумаешь, я еду только в понедельник.
– Не передумаю.
Прозаики орали все громче. Возможно, у них эта стадия вечеринки подразумевала драку. Большинство деятелей были, ясное дело, евреями. Из тех евреев, которые ведут себя противнее любого русского. Дедушки писателей приезжали в столицы из своих нищих местечек, брались за любые халтуры, терпели любую дискриминацию, помогали землякам и упорно лезли наверх. Так они покорили Нью-Йорк, а чуть позже и Москву. Дедушкам приходилось несладко, зато их внуки теперь отлично себя чувствовали.
Я поставил допитый бокал на подоконник и внимательно оглядел присутствующих. Похоже, среди них не было ни единого узбека. Хотя можно было не сомневаться: скоро они появятся.
Потом Кирилл спросил:
– Что ты теперь слушаешь? Опять своего Ассаи?
– Да.
– Не надоело?
– Нет.
– Ты ведь, наверное, и в Африке не снимал эти наушники, да?
– А зачем? Я люблю петербургский хип-хоп.
– Ты вроде раньше любил джаз.
– Это в общем-то одно и то же.
Справа от нас, всеми забытый, стоял Уэлш. Отечественные литераторы не замечали его принципиально. Видеть в британце коллегу им и в голову не приходило. Поскольку он ни разу в жизни не был замечен в подвальной галерее «Борей», то и нормальным литератором считаться не мог. Уэлш пальцами тер дурацкую татуировку у себя на левом предплечье. Я подумал, что, может быть, чтобы хоть как-то утешить писателя, стоит подойти и взять у него автограф?
Курить в зале не разрешалось, но поскольку деятели культуры все равно курили, то и я потянулся за сигаретами. Что делают альпинисты, после того как покорят Эверест? Всего лишь спускаются вниз. Уэлш выглядел как человек, который только что спустился со своего личного Эвереста и теперь не понимает, чем здесь внизу дышат.