– Нет! – выпалила Дейрдре. Затем, когда толпа удивленно загудела, смягчила тон. – Нет, мой дорогой супруг, я не могу просить тебя нести меня через всю эту грязь и слякоть. – Она крепче прильнула к своему отцу.
– Сердце мое, – ровно проговорил он, придвигаясь ближе, чтобы с нежностью провести пальцем по ее переносице. – Что такое грязь и слякоть? Я бы перенес тебя через… огонь и воду.
Ее возмутил этот снисходительный жест, равно как и тихие ахи женской половины толпы, пришедшей в восторг от такого изъявления нежности и поверившей в это слезливо-сентиментальное заявление. Но когда отец освободил ее руку и подтолкнул вперед, она ничего не могла сделать.
С лукавой улыбкой Пэган поднял ее со ступенек и подхватил на руки.
Она держалась прямо, как палка, твердо вознамерившись сделать его задачу как можно труднее.
Она надеялась, что она тяжелая.
Она надеялась, что он поскользнется в грязи.
Она надеялась, что небеса разверзнутся и оттуда хлынут потоки дождя.
Но ничего этого не случилось. Он нес ее так, словно она была сделана из гусиного пуха. Его поступь была твердой и уверенной, как у быка. К ее раздражению, дождь моментально прекратился, и солнце выбрало этот момент, чтобы пробиться сквозь тучи, перебрасывая яркую радугу через все небо.
– Это знак, миледи, – сказал кто-то. – Ваш брак, должно быть, воистину благословен.
Дейрдре устремила невидящий взгляд через двор. Благословен? Никогда в жизни она не чувствовала себя более проклятой.
Пэган сделал глубокий отрезвляющий вдох, наполняя легкие пропитанным дождем воздухом, когда нес свою новоиспеченную жену через мокрый двор, Дейрдре пахла влажной шерстью, землей и гневом, но этот запах все равно возбуждал его. Тело ее было сильным и неподатливым в его руках, как горячая добыча, но это тоже наполняло его кровь волнующим жаром. Он даже боялся, что яростная пульсация между ног, незамаскированная в отсутствие обычных рейтуз, выдаст его явную похоть.
Святое распятие, да что же это с ним? Он страшился этого момента полночи и все утро, страшился мысли о свадебном пире с Мириель, сидящей рядом, где клан, без сомнения, будет поддразнивать покоренного жениха и его застенчивую невесту, страшился даже супружеской постели, где, он знал, столкнется со страхами, слезами и сожалением девственницы.
Но в тот же миг, когда он увидел фигуру, семенящую к нему по мокрой траве, с ног до головы укутанную в тяжелую накидку, он заподозрил обман. А когда глаз его уловил мягкое поблескивание серебряного молотка Тора под накидкой, он понял, кто пришел, чтобы стать его женой. И тогда, к его досаде, все опасения растаяли, как масло на теплом хлебе, а сердце гулко застучало, как перед битвой.