– Да, – пробормотал он у ее губ. – Да, вот здесь.
Найдя это, он уже не собирался отпускать. В то время как ее девичья плоть извивалась в горько-сладкой пытке, он ласкал ее снова и снова, скользя влажными, теплыми кончиками пальцев по гладким складкам ее самого сокровенного места.
– И здесь, – выдохнул он, проникнув одним пальцем немного внутрь ее, в то время как другой медленно поглаживал ее особо чувствительное к ласке место.
Пока она извивалась под его ласками, прозрачная дымка, казалось, окутала ее мягким облаком безымянного, растущего наслаждения, которое затмевало зрение, и мысли, и сопротивление. Внезапно не стало ни борьбы, ни воспоминаний, ни воли. Был лишь этот миг, это чувство, нарастающее, расширяющееся, единственное. Все остальное отступило в расплывчатый туман.
– Да, милая. Вот так.
Его голос прорезался сквозь туман достаточно, чтобы заставить ее вспомнить. Но было слишком поздно. Она попалась в его западню. Ей уже не помочь. К своему ужасу, она больше не могла сопротивляться. Словно какой-то дьявольский ветер подхватил ее и подбросил в воздух, ее швырнуло на какое-то божественное плато, где она не могла делать ничего, лишь держаться изо всех сил и изумленно вскрикивать.
Экстаз, волна за волной, накатывал на нее, отнимая рассудок и самообладание. Она дрожала от его ласк, так неистово мечась на кровати, что боялась соскользнуть из этого мира в какой-то иной.
Прилив первобытного желания вспенивался и бурлил в жилах Пэгана, пока он наблюдал, как Дейрдре изгибается и дрожит в пароксизме освобождения, сжимая кулаки, с лицом, искаженным страстью. Боже! Он хочет ее немедленно! Пока она извивается в оргазме. Пока вскрикивает от наслаждения. Прежде чем это закончится и она вернется на землю.
Ждать было невыносимо.
Но он подождет. Он человек слова. Поэтому он изнемогал от неутоленного желания, в то время как она лежала, тяжело дыша в отзвуках чувственного взрыва.
Наконец он ткнулся носом ей в шею и прошептал:
– Ты не сопротивлялась. Ты сдержала слово. Я, уважаю тебя за это. – Бисеринки пота усеивали его лоб, когда он произносил слова, которые должен был произнести. – Теперь я должен сдержать свое. – Он протянул руку, чтобы заправить влажную прядь ей за ухо. – Я поклялся твоей сестре, что не овладею тобой против твоего желания. – Он приложил костяшки пальцев к ее шее, где колотился пульс. – Если в глубине души ты не хочешь нашего союза, скажи это сейчас. Ибо, предупреждаю тебя, жена, ничто другое не загасит пламени моего желания.
Дейрдре была унижена. Совершенно унижена. И смущена. И сконфужена. И потрясена. И познала миллион других оттенков унижения, которых она никогда прежде не испытывала. Да, в прошлом она знавала поражения, но на поле битвы, а не в собственной спальне и никогда – по собственной воле. В борьбе с ее самым грозным противником собственное тело предало ее. Она совершенно утратила контроль над ним.