— Ну и что?.. Ну и как?.. А разведка что?.. Не может быть сосредоточение танков разом повсюду! Уточняйте, не верю! Разведчикам надо идти во вражеский тыл, а не за сто метров сидеть от переднего края! В такую разведку детишки играют! Все дивизии одинаково не укомплектованы. Держите в готовности все огневые средства! Только вчера вам придали дивизион ПТО... Да что вам дались чужие резервы! — вдруг вспылил Рокотов. — Нет, я о них пока не даю приказа! Резервов нет! Отражайте сами!.. Я считаю, что у вас средств довольно, товарищ полковник. Удерживайте рубеж. Ни о каком отходе не может быть речи. Усильте коммунистами ваши заслоны. Вам пленных приказано взять, а вы до сих пор не взяли; на это вам тоже подкрепление нужно?! Приказываю добыть пленных... Всё, всё! — оборвал командарм и обернулся к собравшимся. — Почему же вы против того, чтобы немедленно вывести из резерва дивизию Чебрецова? — обратился он опять к начальнику штаба.
— Неправильно было бы: поздно! — сказал Балашов.— Если сейчас отдать приказ к выступлению, то дивизия может быть смята, не успев развернуться. Я считаю, что дивизия Чебрецова теперь, до выяснения обстановки, должна зацепиться намертво на тех рубежах, которые занимает. Она же пересекает Дорогобужский тракт. Так и стоять! Думаю, что операция немцев планируется примерно вот так, — Балашов провел пальцем по карте две широкие полосы на восток — приблизительно те самые параболические полудужия, которые перед тем рисовал Бурнину. — Задачею Чебрецова будет не выпустить противника из лощин и балок, не подпустить к асфальтовым магистралям и железной дороге. Мы должны помнить, что это путь на Москву, объяснить это всем бойцам.
— Товарищ генерал-майор, а это не паника? — вдруг строго обратился к Балашову Ивакин. — Вы говорите так, как будто немецкие танки уже прорвали наш фронт.
Это замечание Ивакина задело Балашова. Он вспыхнул, резко повернулся к члену военного совета, но постарался сдержаться. Что это? Политическое недоверие? Или просто боязнь проявить недостаток бдительности? А может быть, он в самом деле не может понять...
— Я, товарищ член военного совета, как раз о том думаю, как удержать армию от паники, а фронт от прорыва,— твёрдо и холодно сказал Балашов. — Разрешите продолжить? — спросил он, обратясь к командарму. Рокотов молча кивнул.
— Бросить сейчас вперед дивизию Чебрецова, когда разведка доносит о множественных танковых демонстрациях — вот это и означало бы поддаться обману, означало бы невыдержанность и панику, — сказал Балашов. — Если фашистские танки на фронте нашей армии сосредоточились, то, значит, в ближайшие часы так или иначе, там или здесь они начнут прорываться в наши тылы. И пока никому не известно, будет ли главный удар нанесен по нашему правому флангу. Мы сможем бороться, во всяком случае сохранив наш резервный рубеж на такой глубине, чтобы танки противника, даже если они прорвутся в армейский тыл, могли бы быть блокированы и уничтожены. Дивизия Чебрецова, как я считаю, именно и стоит на таком неожиданном, не предусмотренном в фашистском опыте рубеже. Фашисты могут предполагать тут расположение тылов, приготовятся беспечно разбойничать по тылам и громить безнаказанно, а нарвутся на боевые порядки! Если на переднем крае сумеют отрезать пехоту от танков, то в дивизии Чебрецова, на сегодняшнем ее рубеже, найдут могилу и танки. Недаром и фронт нам советовал в эти дни сберегать резервы... Я кончил, товарищ командующий, — заключил Балашов.