— Неужели мы вешать не будем всю эту сволочь?! — воскликнул Баграмов.
— Фашистов-то вешать мы будем после, а вот фашистских лакеев надо немедленно привести в порядок, — сказал Муравьев.
Володя Клыков, сопровождая в отделение ТБЦ больных из хирургии, как только удалось, забежал к Емельяну по поручению Варакина.
Этот парень понравился Варакину с первой встречи в операционной, когда на вопрос, комсомолец ли он,— он вынул ножик, вспорол брючный пояс и молча выложил перед Михаилом комсомольский билет.
Во всех щепетильных случаях жизни Михаил ему доверял, как другу. Володю Клыкова любили и больные. Он дружил с Юркой, а в последнее время служил передаточной инстанцией для связи лазарета с карантином и Балашовым. Не случайно Володя оказался в числе двух десятков людей, собравшихся на организационное собрание подпольной группы.
— Ведь это же штрейкбрехерство, Емельян Иваныч! Вишенин продался немцам. Что на него смотреть?! К ногтю вместе с Людмилой — и точка! — возбужденно бубнил покрасневший от злости Клыков. — Я сам возьмусь... Я им Лидию никогда не прощу. Она как родная с больными была...
— Так тогда и Вишенина не было в хирургии, когда Лидию взяли! Это ты зря, Володя, — успокаивал Баграмов. — А с Вишениным мы виноваты сами, что не подсказали ему правильной линии поведения.
— Не подсказали, да?! А он не советский врач?! А Леониду Андреевичу разве нужно подсказывать?! — кипятился Володя. — Сволочь этот Вишенин! Выписку на работы людей обещал, а про то, что голод, что бинтов в перевязочной нет, — про это молчал! А потом перед строем: «Объявляю, как старший врач отделения, благодарность всему персоналу! Мы получили добавочных двадцать пайков и прогулки в лес!» Что же, ему в ответ кричать: «Служим советскому народу»?! Ведь если такой гад нам объявил благодарность, значит, мы фашистам во всем угодили, а своим, значит, плохо служим!..
Баграмов слушал эту возмущенную тираду, дав Клыкову отвести сердце.
— Он, Володя, просто трус, тряпка, — возразил Емельян. — Ведь он кадровый военврач. Варакин говорит, что у него два ордена и медаль «За отвагу». В Красной Армии он был хотя формалист и службист, но фронтовик, а тут растерялся. Видишь, он даже не понимает, что ты недоволен этой добавкой пайка, что ты оскорблен одобрением немца... Он и с Людмилой сошелся не потому, что она предательница. Она для него просто добавка к тому же добавочному пайку... «Миленький мой кусочек»! — вспомнил Баграмов.
— Вот и надо таких убивать! — непримиримо отрезал Клыков.
— Ну что ты, родной! Цыкнуть, как на собаку,— он и хвост подожмет, — возразил Емельян. — А Михаил Степаныч что же моргал перед генералом?