– Священном острове? – переспросила я.
– Линдисфарн, – объяснил Ланс. – Отмель из дюн и скал, выдающаяся в море выше Бамбурга. Когда прилива нет, по ней можно пройти по песку, но как только вода начнет прибывать, отмель превращается в отрезанный от мира остров. Хорошее место для отшельников и святых людей. Там они спокойно могут размышлять. И я однажды побывал на Священном острове…
Ланс не стал продолжать, но я почувствовала, что какая-то его частица стремится туда и сейчас, чтобы слиться со сверхъестественным. В Бамбурге я спросила, не хочет ли он остановиться на Священном острове, пока я встречаюсь с Увейном.
Он сразу же принялся расчесывать мои волосы и после каждого взмаха расчески проводил по ним еще и рукой. Заговорил он лишь спустя несколько минут.
– Ты знаешь, как я люблю тебя, Гвен. И знаешь, как я люблю Бога. Я бы не хотел, чтобы это нас снова когда-нибудь разлучило. Но после смерти Гарета мне нужно примириться с собой: ведь если бы не я, он до сих пор был бы жив. Надеюсь, что пребывание на Линдисфарне облегчит мое сердце… если я не нужен тебе в Яверинге.
«Конечно, ты очень нужен мне в Яверинге», – подумала я, испытывая ту же болезненную ревность, которая преследовала меня после истории с Элейн. Но я хорошо запомнила тот урок, и поэтому сейчас только откинула голову и улыбнулась Лансу в ответ.
– Почему бы тебе не присоединиться к нам через пару дней? – предложила я, и бретонец, наклонившись, поцеловал меня в лоб.
На следующее утро мы расстались. И я долго смотрела вслед удаляющемуся Лансу: элегантный мужчина в черном ехал на черном коне и выделялся темным силуэтом на фоне серебристого моря. Потом со вздохом повернулась и направилась за Паломидом в глубь суши, туда, где дорога прорезала Кайло-Хиллз.
Следующую ночь я провела в пещере, о которой помнил араб. Небольшое помещение было выдолблено в глыбе песчаника, которая выдавалась в середине западного склона холма. Кромка входа располагалась достаточно высоко и обеспечивала мое уединение, а у порога, чтобы отпугнуть непрошеных гостей, мужчины развели сторожевой огонь. Спрятавшись в крошечном убежище, защищенном твердой скалой, я уютно провела всю ночь.
Проснулась я с первыми лучами солнца и сквозь папоротник-орляк и вереск продралась на вершину холма. Там я рассчитывала оглядеться на восходе и заранее предполагала обнаружить на вершине превосходный наблюдательный пункт, но красота, расстилавшаяся у подножия, захватила дыхание, и в изумлении я неотрывно смотрела вниз.
Кряж, на котором я стояла, образовывал границу между ночью и днем. На западе убегающие к Чевиот-Хиллз долины оставались по-прежнему в тени и дремали под звездной россыпью. Зато на востоке мягкий золотистый свет встающего солнца уже ласкал побережье, простиравшееся с севера на юг насколько хватало глаз. А за береговой линией дальше к краю земли уходило морс, сверкая под бледным небом, как серо-голубой шелк. На горизонте цвета персика и абрикоса вырисовывались облака и становились с каждой минутой ярче. Внезапно из-за кромки моря вынырнуло солнце и, искрящееся и мерцающее, как тлеющий уголь, проложило золотистую дорожку на морщинистой поверхности воды.