– А ты видел императора Анастасия? – спросил Артур.
– Нет, милорд, к сожалению, нет, – Паломид как-то сразу посерьезнел. – Кажется, император уже очень стар…
– А что с письмом, которое мы ему написали? Ты его передал?
– Нет, ваше величество. Я пытался. Но восточная знать очень ревностно относится к своему христианству, и никто не согласился встретиться со мной, неверным, посланником языческого короля маленького захолустного острова.
– Гм, – растерянно протянул Артур и стал покачивать бокал, размешивая его содержимое и не сводя глаз с араба.
– Но зато, миледи, я видел самое замечательное здание в городе, – Паломид живо повернулся ко мне. – Оно построено с куполами – крышей, словно огромные перевернутые чаши. Царский дворец террасами спускается к морю, а ипподром – это самая длинная в мире арена, где можно проводить скачки и соревнования колесниц. В цирке выступают жонглеры, акробаты, дрессированные львы и даже танцующие медведи! – Путешественник снова обернулся к рыцарям: – Шумные, красочные, буйные картины, полные великолепия и политики. В этом городе нельзя отделить одно от другого. Он полон контрастов: в частных садах расцветают лимоны, а рядом на улицах кучи гниющего мусора, над обломками кораблекрушений в бухте возвышаются величественные дома, стены которых украшает мозаика. Не глыбы темного камня, как на полу в нашем доме, а кусочки сияющего стекла на золотом фоне, переливающиеся всеми цветами. Удивительные они, эти мозаики… Меняется свет, меняется и их оттенок, и поэтому мозаики всегда чуть-чуть другие.
Паломид помолчал и поднял глаза вверх, туда, где в глубокой тени коньковый брус поддерживал крышу. Притихшие в благоговении от его слов, мы ждали продолжения рассказа. В безмолвии я услышала шелест крыльев – на стропилах устраивались на ночлег случайный воробей или пара голубей. В сравнении с великими местами, о которых говорил нам араб, Камелот показался маленьким и захолустным.
– Из Константинополя в поисках родных я отправился по Дороге благовоний по краю пустыни в Иерусалим…
Араб вновь глядел на собравшееся вокруг стола братство. Он описал встреченных им бедуинов, Храм Трех Богинь в Мекке и, наконец, как обнаружил племя, из которого вышла его семья. Оно, как выяснилось из его рассказа, жило за южными воротами Иерусалима и защищало священный город от нападения.
– Иерусалим? Ты был в Иерусалиме? – переспросил с благоговением Грифлет, и все собравшиеся в зале христиане подались вперед. Паломид что-то шепнул слуге в тюрбане и улыбнулся Грифлету.
– Я добрался до Иерусалима как раз к большой ярмарке. Переполненный, смердящий, забитый толпами людей город… Нет, это непередаваемо. И, несмотря на это, он удивителен: полон церквей, храмов, монастырей, постоялых дворов. Храм на Голгофе был полон верующих. Никогда не видел столько паломников – из Испании, Греции, Артиохии, Александрии, Константинополя и даже из Рима. Повсюду слышалась разноплеменная речь, но везде чувствовалось почтение к Христу. До глубины души поражает, что люди могут сотворить во имя любви к Богу.