Я быстро переключил канал, пока опять не началось. Теперь звука не было вообще, зато на экране в неприличных подробностях была видна обстановка чей-то холостяцкой квартиры — книжный стеллаж из ИКЕА, такая же самосборная стойка с дисками, неровно уложенный неведомыми халтурщиками паркет, разбросанные по полу носки, лист гипсокартона, прислоненный к стене…
До меня наконец дошло, что именно я вижу, и я встал, приглядываясь к потолку у себя за спиной, пытаясь понять, где могла быть размещена камера.
Никакой камеры на потолке я не увидел, но это ни о чем не говорило — сейчас навострились делать камеры такими мелкими, что они влезают в задницу пчелы, вместо жала. Сам недавно читал в «Комсомольской правде», как такая пчела прилетела к грузинскому президенту и едва не надругалась над ним, уколов куда не следовало. По счастью, грузинские спецслужбы эту пчелу самоотверженно поймали и потом нашли на ней лейбл Тульского оружейного завода и даже факсимиле министра обороны России.
В гостиной вдруг мигнул и погас свет, затем выключился телевизор, и меня окутал абсолютный мрак — даже взрывающихся во дворе петард не стало видно. Я услышал, как в комнате что-то с грохотом рухнуло, потом еще что-то, а потом раздался топот множества ног, и вокруг меня началась какая-то возня.
Через минуту я осознал, что меня пытаются избить — правда очень неумело.
Я пригнулся, шагнул назад, к противоположной стенке, встал там, широко расставив ноги, как учили, и нанес вслепую пару ударов левой прямо в эпицентр этой невнятной суеты. Со второго раза я попал во что-то теплое и рыхлое, но тут же получил в ответ неожиданно мощную оплеуху откуда-то сбоку, потом вялую плюху спереди, а потом меня треснули по башке чем-то тяжелым, и я присел на пол. Сел не потому, что потерял сознание, а чтобы показать, что не готов к дальнейшему сопротивлению вслепую.
Бить меня прекратили, но присутствие посторонних я по-прежнему слышал и даже чувствовал — пахло от них так, как пахнет от типичных гастарбайтеров: табаком, чесноком, потом и обидой на все человечество.
— Ты должен измениться, Иван! — строгим голосом с ясно ощущаемым акцентом сказал мне из темноты неизвестный, прерывисто всхлипывая после каждого слова, будто человеку только что сбили дыхание. Небось это ему я попал в грудину со второго раза. — Все люди рождены равными! Все люди — братья! Ты понял, Иван?!
Я благоразумно промолчал. Драться мои незваные гости, конечно, не умеют, но, чтобы выкинуть человека с 26-го этажа, много умения и не надо.
— Прощай, Иван! Впредь веди себя достойно. Открою тебе тайну: ты под наблюдением уважаемых людей. Вся Европа на тебя смотрит, Иван!