Нить, сотканная из тьмы (Уотерс) - страница 185

— Вы боитесь? Вот уж зря! Когда обнаружат побег, никому в голову не придет искать меня у вас.

Пройдет уйма времени, сказала она, прежде чем кто-то додумается.

16 января 1875 года

Сегодня заезжала миссис Уоллес. Я сказала, что разбираю папины записи и надеюсь поработать без помех. Если она снова приедет, Вайгерс велено отвечать, что меня нет дома. А через пять дней я уже буду далеко. О, как я этого жду! Ничего не могу делать, только мечтать! Все другое с меня слетает, с каждым оборотом стрелки по тусклому циферблату часов я все дальше и дальше отсюда. Мать оставила немного опия, я весь приняла и купила еще. Оказывается, совсем просто сходить в аптеку и купить дозу! Теперь я могу делать что захочу. Если заблагорассудится, могу сидеть ночь напролет, а днем спать. Вспоминаю нашу детскую игру:

Что ты сделаешь, когда вырастешь и станешь жить в своем доме?

— Построю на крыше башню и буду стрелять из пушки!..

Я буду есть одну солодку!..

Своих собак одену в ливреи!..

Буду спать с мышонком на подушке!..

Сейчас я получила небывалую свободу, но делаю то же, что и всегда. Прежде мои занятия были пусты, но Селина придала им смысл, и я все делаю для нее. Ради нее я жду... нет, ожидание — слишком хилое для этого слово. Я растворяюсь в истекающих минутах. Моя плоть колеблется, точно поверхность моря, которое знает, что его притягивает луна. Беру книгу и словно впервые вижу печатные строки, переполненные посланиями, которые адресованы исключительно мне. Час назад я нашла вот это:

Напев легко плывет, он веет над душою,
Он усыпительно скользит, как тень к теням,
И белоснежною искусною рукою
Она диктует сны колдующим струнам.
Мой ум безмолвствует смущенно,
Пронзен пылающим мечом,
И грудь вздыхает учащенно,
И мысль не скажет ей — о чем.
И, весь исполнен обновленья,
В немом блаженстве исступленья,
Я таю, как роса, под солнечным лучом.>21

Похоже, всякий поэт, хоть строчку сочинивший о своей любви, втайне писал для меня и Селины. Моя кровь — даже в эту секунду, — мое тело и каждая клеточка прислушиваются к ней. В снах я вижу ее. Когда перед глазами мельтешат тени, в них я узнаю ее тень. Моя комната тиха, но не беззвучна — в ночи я слышу ее сердце, что бьется в такт с моим. Моя комната темна, но тьма теперь иная. Я знаю, насколько она глубока и какова на ощупь: тьма подобна бархату, фетру и колюча, словно тюремная пряжа.

Дом изменился, я успокоила его. Он будто заколдован! Слуги движутся, точно фигуры в музыкальных часах: в пустых комнатах разжигают камины, на ночь задергивают шторы, а утром вновь их раздвигают, хотя из окон смотреть некому. Кухарка присылает подносы еды. Я говорила, что полные обеды не нужны, довольно одного супа или кусочка рыбы или цыпленка. Но она не может вырваться из старых привычек. И я виновато отсылаю обратно тарелки с мясом, по-детски укрытым картофельным пюре с турнепсом. Аппетита нет. Наверное, обеды съедает кухаркин племянник. Полагаю, на кухне пируют. Хочется прийти к ним и сказать: ешьте! Съешьте все! Какое мне дело, что они возьмут?