Ее дребезжащий голос отзывался в висках у Джонни пульсирующей болью. Хоть бы она уже замолчала! Умом Джонни понимал: это галлюцинация, результат усталости и напряжения, но ему все больше казалось, что перед ним стоит его мать, вот-вот она переведет взгляд с Баннермана на него и начнет свою волынку о редкостном даре, которым господь наградил Джонни.
– Миссис Додд… Генриетта… – только и успел сказать Баннерман примирительным тоном, но тут она действительно перевела взгляд на Джонни и уставилась на него своими остренькими и в то же время глуповатыми поросячьими глазками.
– А это кто такой?
– Помощник по особым делам, – не моргнув глазом ответил Баннерман. – Генриетта, я должен разбудить Фрэнка. Всю ответственность беру на себя.
– Ах, ответственность! – прогудела она с каким-то жутковатым сарказмом, и лишь теперь до Джонни дошло, что она боится. От нее исходили удушливые волны страха – вот отчего у него так заломило виски! Неужели Баннерман не чувствует? – Отвеет-ствен-ность! Ах ты, боже мой, какие мы ва-аа-жные! Так вот, Джордж Баннерман, я не позволю будить моего мальчика среди ночи. Так что вы и ваш помощник по особым делам можете убираться к своим занюханным бумажонкам!
Она опять попыталась закрыть дверь, но на этот раз Баннерман силой распахнул ее.
– Отойдите, Генриетта, я не шучу. – Чувствовалось, что он уже на пределе и с трудом сдерживает гнев.
– Вы не имеет права! – завопила она. – У нас не полицейское государство! Вас вышвырнут со службы! Предъявите ордер!
– Тише, ордер тут ни при чем, просто я должен поговорить с Фрэнком, – сказал Баннерман и, отстранив ее, прошел в дом.
Джонни как в тумане шагнул следом. Миссис Додд попыталась перехватить его. Он придержал ее за руку – и в тот же миг страшная боль пронзила мозг, заглушив тупую ломоту в висках. И она почувствовала… Они смотрели друг на друга лишь мгновение, но казалось, ему не будет конца: немыслимое, абсолютное всепонимание. Они словно срослись на это мгновение. Потом миссис Додд отшатнулась, хватаясь за исполинскую грудь.
– Сердце… сердце… – Миссис Додд судорожно порылась в кармане халата и достала лекарство. Лицо у нее приобрело оттенок сырого теста. Она открыла трубочку, вытряхнула горошинку на ладонь, просыпав остальные на пол и сунула ее под язык. Джонни смотрел на старуху с немым ужасом. Голова была сейчас как пузырь, который вот-вот лопнет от распирающей его горячей крови.
– Вы знали? – прошептал он.
Ее мясистый, обвисший рот беззвучно открывался и закрывался, открывался и закрывался, точно у выброшенной на берег рыбы.