– Да, верно, – сказал он. – Чертовски долго. Хочешь, скажу что-то мрачное? Я попросил принести мне журналы за четыре года, чтобы посмотреть, кто умер. Трумэн. Джэнис Джоплин. Джими Хендрикс – боже, я вспомнил, как он исполнял «Пурпурную дымку», и едва мог поверить этому. Дэн Блокер. Ты и я.
Мы просто исчезли.
– Мне так тяжело, – сказала она почти шепотом. – Я чувствую себя такой виноватой. Но я люблю его, Джонни. Очень люблю.
– Хорошо, это главное.
– Его зовут Уолт Хэзлит, и он…
– Лучше расскажи о своем ребенке, – сказал Джонни. – Не обижайся, ладно?
– Он – персик, – улыбнулась она. – Ему сейчас семь месяцев. Зовут Деннис, но для нас он Денни. Мы дали ему имя в честь дедушки по отцовской линии.
– Привези его как-нибудь. Хочется посмотреть.
– Привезу, – сказала Сара, и они неискренне улыбнулись друг другу, зная, что никогда ничего подобного не произойдет. – Джонни, тебе что-нибудь нужно?
Только ты, детка. И возвращение на четыре с половиной года назад.
– Не-а, – сказал он. – Ты все еще преподаешь?
– Пока преподаю, – кивнула она.
– Все еще нюхаешь этот чертов кокаин?
– Ох, Джонни, ты не изменился. По-прежнему шутишь.
– Шучу по-прежнему, – согласился он, и между ними, словно дирижер взмахнул палочкой, снова воцарилось молчание.
– Можно я опять приеду тебя проведать?
– Конечно, – сказал он. – Это будет прекрасно, Сара. – Он заколебался, не желая кончать разговор на такой неопределенной ноте, не желая причинять боль ей и себе. Стремясь сказать что-то настоящее. – Сара, – произнес он, – ты поступила правильно.
– Правда? – сказала она. И улыбнулась, улыбка задрожала в уголках ее рта. – Не уверена. Все это выглядит так жестоко… и, хочешь не хочешь, а неправильно. Я люблю мужа и ребенка, и когда Уолт говорит, что со временем мы будем жить в лучшем доме Бангора, я ему верю. Он говорит, что со временем собирается баллотироваться на место Билла Коэна в палате представителей, и я этому тоже верю. Он говорит, что со временем президентом выберут кого-нибудь из Мэна, и я почти верю этому. А потом вот пришла я сюда и смотрю на твои бедные ноги… – Она опять заплакала. – Их словно через мясорубку пропустили, и ты такой худой…
– Нет, Сара, не надо.
– Ты такой худой, и все выглядит так неправильно и жестоко, это ненавистно, ненавистно, потому что все совсем неправильно, все!
– Иногда, пожалуй, ничего не получается правильно, – сказал он. – Жестокий старый мир. Иногда ты просто вынужден делать единственно возможное и мириться с этим. Иди и будь счастлива, Сара. И если захочешь меня повидать, давай приходи. Принеси только доску для криббиджа.