Они сели на поезд, идущий в Цюрих, на следующее утро, потому что Мадлен хотелось поехать к своей семье как можно скорей. Она чувствовала, что должна немедленно восстановить справедливость и смыть грязь с чистого имени ее отца раз и навсегда. А еще – вернуть долг, который все еще тяжелым грузом лежал у нее на душе.
Руди рассказал матери по телефону о событиях двух последних недель. Эмили встретила их у парадной двери Дома Грюндлей, и когда руки ее потянулись к дочери, Мадлен не совсем отстранилась от этих объятий, однако в кольце обвивавших ее рук стояла неподвижно.
– Я просто не могу поверить, что все это случилось с тобой, – сказала Эмили. – Об этом даже подумать-то жутко.
Она протянула свою ледяную, нервно дрожавшую руку Гидеону:
– Мистер Тайлер, я знаю, что мы перед вами в неоплатном долгу.
Гидеон ответил на рукопожатие.
– Я так рад познакомиться с вами, фрау Джулиус.
Он обнял Мадлен за плечи, а Эмили прижала к себе Руди, потом поздоровалась с Майклом Кемпбеллом, а затем, с некоторым промедлением, взяла руку своего смущенного, чувствовавшего себя немного неуютно внука.
– Ты меня не помнишь, Валентин? – мягко спросила его Эмили.
– Нет, – честно ответил Валентин.
– Как он может помнить? – сказала Мадлен. – Он видел тебя всего один только раз – тогда ему не было еще и двух лет.
– Где Оми? – спросил Руди.
– В гостиной, со Стефаном, – Эмили замолчала. – Она себя не очень хорошо чувствовала, а плохие новости ее очень расстроили.
– Тогда, может, Мы поговорим без нее? – сказала Мадлен с нотой страсти в голосе. – Потому что то, что я собираюсь сказать, ее еще больше расстроит.
Эмили взглянула на нее почти с благодарностью.
– Нет, – ответила она. – Мне кажется, что эта что-то такое, что должны слышать мы все.
– Хорошо, – согласилась Мадлен и пошла к гостиной.
– Хочешь, я посижу где-нибудь в другом месте с Валентином? – догнав ее, предложил Майкл.
– Нет, спасибо тебе, – улыбнулась ему Мадлен. – Он тоже – наша семья, и ты – тоже.
Она протянула руку и погладила сына по голове.
– Правильно, chéri?
– Конечно, мама.
Она пересказала им все то, что – по словам Зелеева – произошло на Нидердорф-штрассе субботней ночью июня 1947-го – ночью, ставшей переломной в жизни всей ее семьи. Ночью, окончившейся изгнанием Александра Габриэла из дома и из страны, когда ей было всего семь лет, а Руди – четыре. Мадлен увидела, как ее бабушка побледнела и застыла, и Эмили начала плакать, а ее отчим приосанился на стуле и сел еще более прямо, чем всегда.
– Но он никогда этого не отрицал… – прошептала Эмили.
– Потому что верил Зелееву, – возразил Руди.