— Как вы сказали? — переспросил я.
— Аиюн-не, — по лицу Дара пробежала грустная улыбка. — Так звали эту девушку…
(Я сейчас, когда пишу эти строчки, испытываю некоторое затруднение. Я не могу письменно передать то слово, которое произнес Дар. Звуки «а», «и», «ю» он выговорил слитно, как единый, и, надо сказать, очень мелодичный звук. Удвоенное «нн» завершало его словно легкое колыхание струны… Как ни силен наш письменный язык, но это слово одолеть он не может… Поэтому далее я буду, сокращая, писать ее имя как Юнна).
Дар сидел, глядя в огонь, и задумчиво едва заметно улыбался. Он будто забыл обо мне.
Меня понемногу начало разбирать нетерпение. Я буркнул нечто нечленораздельное. Дар не шелохнулся…
— Ох, помню, как я напыжился тогда, — продолжил он после некоторого молчания, — когда на вводном собрании нам зачитали список кураторов. Выбор для меня, для мальчишки, оказался очень досадный. Меня приставили к молодой начинающей сотруднице. Почти всем моим одноклассникам достались здешние корифеи, и они раздулись от важности. Я же стал предметом их насмешек.
Но так продолжалось только до той минуты, пока Юнна не вышла к нам. Перед нами предстала ослепительно красивая девушка.
— Нет, — сказал Дар после небольшой паузы, — сказать, что она была потрясающе красивой, мало. Если бы я не знал, кто она такая, и случайно встретил ее где-нибудь на Солнце, я бы решил, что передо мной самое настоящее солнечное создание…
Дар улыбнулся.
— Как сказочная русалка — порождение морской пены, так и она словно была вылеплена из маленького кусочка солнца…
Он еще раз замолчал, мечтательно задумавшись.
— Легкая, воздушная, сказочная златовласка, — растянуто проговорил он. — Едва она вошла, как наши мальчишки, поддразнившие меня, враз стали косноязычными. Девчонки заворожились ею…
Когда на следующий день мы расходились на индивидуальную практику, мои одноклассники принялись многозначительно мне подмигивать. Конечно, это было совсем не то подмигивание, каким сопровождают удачливых юношей, это были довольно-таки глупые мальчишеские насмешки, и я, тоже еще мальчишка, испытывал двоякое чувство. С одной стороны, насмешки вызвали во мне неловкое стеснение. С другой стороны, я шел за ней с незнакомым мне прежде волнением.
В течение нескольких первых занятий я был словно под наваждением. Меня натурально преследовало желание убедиться, живой ли она человек, и я периодически ловил себя на том, что присматриваюсь к ней, будто стараюсь увериться в ее земном происхождении.
Впрочем, продолжалось это недолго и прошло не без участия самой Юнны.