Люди выгребли дочиста мясные ямы, порезали покрышки байдар, ремни и принялись уже за одежду и обувь.
Первыми умирали старики. Их свозили совсем недалеко от селения, и они лежали на белом снегу. Не было зверья и воронья, чтобы облегчить им вознесение в другой мир сквозь облака.
Сначала люди худели. Затем, как бы насмехаясь над голодом, начинали пухнуть. Собаки пожирали друг друга и держались вдали от селения, боясь быть съеденными людьми.
Пришла беда и в ярангу старого Гальмо. Старик умер на рассвете. Поманил дочь, что-то хотел сказать, но в это мгновение от него отлетело дыхание, и он скончался с разинутым ртом и широко раскрытыми глазами.
Атык впрягся в нарту и медленно побрел вверх по пологому склону холма. Погода стояла тихая, пурги не было, и к могильному холму пролегла заметная тропа. Позади плелась Юнэу. Она едва переставляла ноги.
Солнце уже поднималось над горизонтом, снег блестел и резал глаза, привыкшие к полутьме неосвещенных и стылых пологов. Слезы катились по щекам и смерзались в маленькие мутные льдинки, стягивая кожу. Юнэу медленно поднимала руку и смахивала со щек замерзшие слезы. Подъем длился долго, с частыми остановками для отдыха.
Селение оставалось внизу, безмолвное, без привычных дымков, без собачьего лая. Между черными, утонувшими в снегу ярангами не было видно ни одного прохожего. Юнэу вспомнила рассказы бывалых путников, встречавших на своем пути вымершие стойбища, и содрогнулась от ужаса.
На холме захоронений уже не осталось сил исполнить обряд: обложить покойного обломками скал. Его попросту скатили с нарты. Покойный упал неловко, свалившись на бок. Атык слегка его поправил.
Жена стояла, обратив лицо к бесконечному ледяному простору. На самом горизонте, почти сливаясь с небом, синели далекие скалы другого берега. Оттуда приходили корабли…
Атык снова увидел то странное выражение в глазах жены, и тут его охватила решимость:
— Уедем в тундру, Юнэу! Там еда сама ходит возле яранг. Уедем, если не хотим подохнуть с голоду и потерять нашу девочку.
При упоминании о дочери Юнэу вздрогнула. Девочка совсем ослабела. Почти все время она лежала в полузабытьи и даже есть не просила. Личико ее сморщилось, и только глаза по-прежнему сияли синевой.
— Поедем, — кивнула Юнэу в знак согласия.
Два дня потребовалось Атыку, чтобы поймать восемь одичалых псов. Он подкарауливал их в торосах, охотясь на них, как на диких зверей. Пойманных собак он сажал на крепкую железную цепь. Ловля собак окончательно измучила Атыка. Прежде чем пуститься в путь, пришлось день отлеживаться в холодном темном пологе. Юнэу заботливо ухаживала за мужем, и Атык с неожиданным волнением чувствовал, как она искренне переживает за него, какая она нежная, совсем не та, что на морском берегу.