Увы, Алексей Григорьич сияющих вершин на военном или дипломатическом поприщах не достиг – так сложились обстоятельства. Когда началась война с японцами, граф попросил перевода из гвардии в действующую армию, участвовал в сражении под Мукденом и Порт-Артурской эпопее, потом был двухмесячный плен и бессрочный отпуск по ранению. Большую роль сыграла репутация человека неуживчивого, с твердым характером – шесть дуэлей, несколько скандалов, которые удалось замять исключительно благодаря родственникам и влиятельным покровителям. В итоге – отставка из Гвардейского корпуса «с мундиром».
Была возможность поступить на службу по Азиатскому департаменту министерства иностранных дел и отправиться в составе посольства в Сиам, но призвания к гражданской службе граф не чувствовал – велик ли труд, перекладывать бумажки? Да ни в жизнь! Оставалось найти занятие по душе.
На семь с лишним лет граф уехал из России: объездил Европу, побывал в Британской Индии и Африке, начал сотрудничать с Императорским географическим обществом, отправляя подробные отчеты о своих походах маршрутами Ливингстона и Ричарда Бёртона. Добрался до Вест-Индии, поучаствовал в качестве военного советника в мексиканской гражданской войне, осаде Сьюад-Хуареса и последующем свержении тирана Порфирио Диаса. Словом, особо скучать не приходилось.
Долгое кругосветное путешествие и пребывание в экзотических странах положило начало страсти к собиранию курьёзных вещиц, от которых в большей или меньшей степени исходил незаметный другим людям магнетизм. Голова ацтекского божка, вырезанная из серого песчаника, рубин из Пенджаба, способный чувствовать «невидимое» и предупреждать владельца легким подрагиванием (камень потом вправили в перстень, который Барков не снимал), «ледяная табакерка» – небольшая коробочка темного серебра, мгновенно замораживающая до инея любой предмет и прочие артефакты – иногда безобидные, иногда пугающие.
Удивительнее всего было другое: ради пополнения коллекции лишних усилий прикладывать не приходилось – древние склепы, заброшенные гробницы и пещеры, охраняемые призраками, пускай остаются на страницах повестей Шеридана ле Фаню или Стивенсона. Большинство редкостей граф купил в лавках антикваров, на базарах или у частных лиц, ничуть не подозревавших, какими сокровищами владеют, – видеть истинную сущность вещи дано единицам и проявить свои качества артефакты могут, только когда их «подтолкнет» знающий человек.
После знакомства в Вене с Евангелиной граф обрел родственную душу – раньше он полагал, что его дарование уникально и, возможно, сходно с неким душевным расстройством. Ева эти заблуждения развеяла: правильнее будет говорить о чрезвычайной, исключительной редкости феномена, а не об уникальности. Один на миллион. Может быть, и на сто миллионов. До встречи с Барковым мадемуазель Чорваш видела лишь одного обладателя «дара» – дервиша в Бомбее, поговорить с которым не вышло…