– Не сразу отыскал, – капитан в штатском с уважением посмотрел на Герчика, так смотрят новобранцы на ветеранов.
– Да, немного осталось в живых фальшивомонетчиков советских времен.
– Законы были суровые. Приговор большинству – высшая мера.
– Для меня сделали исключение, – Герчик вытащил портмоне и положил перед капитаном стодолларовую купюру, – вот изделие моих рук. Сделал я ее двадцать лет тому назад, а сегодня мне ее продали в пункте обмена валюты. Я дважды просил девушку проверить деньги на подлинность.
Капитан рассматривал бумажку, скептически улыбаясь.
– Вы не можете ошибаться?
– Свою работу я узнаю всегда и повсюду. Если пригласите специалиста, я покажу два несоответствия.
– Если вы правы, то мне впервые приходится видеть такую искусную подделку. Я не эксперт.
– Самое странное, что клише для этой бумажки я изготовил по заказу вашего ведомства. Об этом вы вряд ли найдете упоминание даже в секретном архиве. Не знаю, кому и зачем понадобилось такое клише, но у меня не оставалось выбора. За отлично выполненную работу мне дали двадцать лет строгого режима вместо высшей меры.
– Погодите, – капитан с недоверием смотрел на Герчика, – вы утверждаете, что изготовили клише для печатания долларов по заказу ФСБ?
– КГБ СССР, – поправил его Илья Ефимович, – и, как видите, неплохо справился.
Капитан подавил в себе недоверие, Герчик говорил внятно, уверенно, чувствовалось, что он не придумывает, а вспоминает, и вспоминать ему не очень-то хочется.
– Давайте все по порядку, – предложил капитан.
– Я давал подписку о бессрочном неразглашении тайны, – усмехнулся Герчик, – брал ее у меня майор госбезопасности Петров.
– Такого человека не существовало. Я беру на себя ответственность, считайте, что это допрос. Если бы не обстоятельства вашего ареста и не приговор, который за ним последовал, я бы вам не поверил.
Илья Ефимович устроился поудобнее и принялся рассказывать то, о чем молчал долгие годы. Его умение гравера, проявившееся в юности, открывало перед ним единственный реальный шанс разбогатеть быстро и надежно – подделывать деньги. Зачем что-то изготовлять и продавать потом за деньги, когда можно сразу «нарисовать» конечный продукт? Но Илья Ефимович был человеком осторожным, о такой возможности старался не думать, работал мастером в Доме быта, гравировал дарственные надписи на табличках, подрабатывал изготовлением сувениров с видами городов, украшал надмогильные памятники. Зарабатывал не так уж и мало, но не все в Стране Советов продавалось за деньги и не все можно было достать, даже имея неплохие связи. Заболел отец Ильи Ефимовича, и, как оказалось, лекарство для него продавалось только за границей. Пришлось нарушить закон, отправиться к валютной «Ивушке», чтобы купить доллары у валютчика. Заветную пятидесятку Герчик всучил знакомому музыканту, уезжавшему на гастроли. И через месяц получил от него ставшую бесполезной после смерти родителя упаковку с лекарством и зеленую десятку сдачи. Каждый утоляет горе по-своему. Илья Ефимович топил его в работе. По вечерам сидел и повторял рисунок с американской десятки, недоумевая, почему «штатники» делают такие незамысловатые деньги – советские червонцы были выполнены по более сложной технологии.