— Вот почему ты единственная, у кого есть зеркало. Тебе необходимо смотреться в него, чтобы помнить, мужчина ты или женщина.
— Должно быть, на тебя подействовал воздух Соноры. — Он задумчиво посмотрел на меня. — Известно, что разреженный воздух очень своеобразно влияет на человека.
Он потянулся к моему запястью и, крепко сжав его, добавил:
— Или, возможно, у тебя такой скверный и тяжелый характер, что ты абсолютно уверенно болтаешь все, что придет в голову.
Посмеиваясь, смотритель наклонился ко мне и предложил:
— Давай ляжем вместе отдохнем. Это будет нам полезно. У нас обоих тяжелый характер.
— О, да! — воскликнула я, не зная, обидеться или рассмеяться в ответ на его предложение. — Ты хочешь, чтобы я спала с тобой? — и добавила, что Эсперанса предупреждала меня об этом.
— Почему ты отказываешься, если считаешь меня Эсперансой? — спросил он, растирая мне затылок.
Его рука была мягкой и теплой.
— Я не отказываюсь, — слабо защищалась я, — просто я терпеть не могу спать днем и никогда не делаю этого. Мне говорили, что даже ребенком я ненавидела дневной сон.
Я говорила быстро и нервно, путая слова и повторяясь. Мне хотелось встать и уйти, но едва заметное прикосновение его руки удерживало меня на месте.
— Я знаю, что ты — Эсперанса, — настаивала я скороговоркой. — Я узнаю ее прикосновение — оно такое же успокаивающее.
Я почувствовала, как моя голова клонится вниз, глаза сами закрываются.
— Так и есть, — согласился он мягко. — Я лучше уложу тебя, хоть ненадолго.
Приняв мое молчание за согласие, он вытянул из кладовки свою койку и два одеяла, и протянул одно мне.
Я не переставала удивляться. Не знаю почему, но я легла без возражений. Из-под полуприкрытых век я наблюдала, как он потянулся до хруста в суставах, сбросил ботинки, расстегнул ремень и наконец улегся рядом со мной. Уже под одеялом он выскользнул из своих штанов и небрежно уронил их рядом с ботинками.
Он поднял одеяло. Краснея, я уставилась на него со смешанным чувством любопытства и удивления. Его обнаженное тело было совсем не таким, каким я его представляла — гибкое, гладкое, как у Эсперансы, совсем без волос. Он был тонок, как тростник, но мускулист. И, определенно, он был мужчиной. Причем — молодым.
Не задумываясь ни на мгновение, но затаив дыхание, я робко подняла свое одеяло...
Приглушенный звук женского смеха заставил меня закрыть глаза и притвориться спящей. Но зная, что никто не собирается входить в комнату, я расслабилась.
Я положила руки за голову и меня поглотило сверхъестественное ощущение того, что смотритель и этот тихий смех, доносящийся из коридора, восстановили равновесие, вернули магическую оболочку, окутывавшую меня.