– Феоктин!
И протянула к нему руки. Центурион сделал знак: она опустила их. Но, так как ее возлюбленный все-таки бросился к ней, она сказала ему:
– Молчи! А то они тебе могут повредить.
Тогда центурион вытолкал всех – Феоктина, Сефисодора, Филомора и Клеофана вместе с молодыми девушками – на улицу. Они не преминули упомянуть о своем римском гражданстве, но почти все жители Коринфа были римскими гражданами уже в течение двух столетий, и на это никто больше не обращал внимания: привилегия, принадлежащая всем, перестает быть привилегией.
Миррина осталась одна со стационерами. Центурион сказал ей:
– Дай нам книги!
– Какие книги? – испуганно спросила она.
– Христианские книги, которые у тебя хранятся и которые ты скрыла от конфискации, предписанной божественным императором. На тебя сделан формальный донос!
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она чистосердечно.
– Нам известно даже место, где ты их скрываешь.
Центурион пожал плечами и сделал знак одному из стационеров, сирийцу с длинным носом и острыми бегающими глазами. Он выделялся среди других. Осведомившись о том, где находится комната Миррины, он прямо направился к сундуку.
– Вот они! – воскликнул он тотчас.
Самые великие и решительные моменты жизни почти всегда бывают самыми короткими. Момент, который должен был решить участь Миррины, не продолжался и нескольких минут. Ей связали ноги и руки, причем от веревки, связывающей руки, оставили свободным длинный конец, за который ее должны были вести. Таким образом водили на суд людей низкого происхождения. Слез Миррина пролила мало, но она едва передвигала ноги, охваченная страхом, от которого почти теряла сознание.
Обыскали весь дом. Африканке пришлось извлечь из сундуков драгоценности: центурион занес их в список, весьма неполный, что дало ему возможность оставить себе самые дорогие вещи; он тут же и поделил их между своими подчиненными, отдав львиную долю сирийцу: это был доход с ремесла.
Когда Миррина вышла из дому, Феоктин бросился к ней. Друзья не покинули его и были с ним.
– Почему тебя уводят? Что ты сделала? В чем тебя обвиняют?
– Они говорят, что я христианка…
– Ты?
Сефисодору это показалось таким абсурдом, что он громко расхохотался. Но, когда Феоктин стал протестовать и возмущаться, Филомор остановил его:
– Замолчи! – сказал он. – Ты добьешься только того, что и тебя арестуют. А разве ей от этого будет легче? Мы все пойдем на суд завтра и выступим в качестве свидетелей. Эта девочка не более христианка, чем такой враг христиан, как я. Тут, по-видимому, замешан какой-то дурацкий донос. Ты пойдешь с нами, Сефисодор?