Фодерингштайн, Шарлей и кое-кто из встревоженных предков (разумеется, мистер и миссис Макаскил) склонились над Мальком и повторяли, как попугаи, слышит ли он да.
– Мам, я не хочу в школу,– слабо произнес Малек, едва придя в себя, и Фодерингштайн сразу объявил, что голкипер выбывает из дальнейшей игры.
– Необходимо заменить вратаря, – прибавил он.
Как вы думаете, кто вызвался на замену? Угадали, гребаный Шарлей.
– Я выйду вместо мистера Макаскила, – сказал он с угрюмой миной, и мы опять оказались по уши в проблемах.
– Блин на фиг, плакал наш договорной матч, – простонал Конопля, горестно мотая головой.
– Послушай, будем действовать по плану. Надо, чтобы все толклись в центре поля, подальше от Шарпея, потом я улучу момент, ворвусь в вашу штрафную, а вы собьете меня с ног, и судья назначит пенальти. Что скажешь?
– Неплохо, – одобрил Конопля.
Так мы и поступили. Следующие десять минут обе команды демонстрировали образцовый «уход в оборону». Мы катали мяч туда-сюда в равном соотношении сил, словно какие-нибудь хиппи, ратующие за всеобщий мир и согласие, на игре для слюнявых придурков, которые не перенесут поражения. Время от времени Фодерингштайн свистел в свой свисток, просто чтобы разнообразить эту унылую канитель, а Шарпей почти сорвал голос, надрываясь во вратарской площадке.
Трижды я надеялся застигнуть его врасплох и пробовал подобраться к штрафной, и трижды Шарпей сводил на нет все мои усилия.
Почти половина зрителей свалила в соседний паб, а те, кто остались, уже не выражали свое негодование. После пяти минут полного «болота» свист и презрительные выкрики с трибун сменились тоскливыми кивками и безмолвным презрением.
Фодерингштайн поглядывал на часы, то ли собираясь дать финальный свисток, то ли прикидывая, успеет ли в магазин. Пора забить решающий мяч, подумал я, и подал голос, чтобы встряхнуть сонную компанию. Команды тотчас пробудились к жизни и забегали как угорелые, ради забавы пиная мячик.
– На меня, на меня! – крикнул я, влетая в штрафную и показывая на свои ноги. По моим расчетам, со стороны это должно было выглядеть, как будто я прошу дать мне пас, хотя на самом деле я имел в виду, что игрок команды «Б» должен меня сбить.
Долго ждать не пришлось. Лягушатник легким галопом прискакал ко мне и без малейшего намека на деликатность сшиб на землю.
– Пенальти! – объявил Фодерингштайн, а Лягушатник для пущего эффекта заорал, что и пальцем меня не трогал.
– Вот как? – Судья, очевидно, еще не принял окончательного решения.
– Э-ээ… что? Нет, постойте… Я, кажется, все-таки задел его, – быстренько переориентировался Лягушатник, чем довел Шарпея буквально до белого каления. – Простите, мистер Шарп, вы же сами учили нас говорить правду. Обманом ничего не добьешься, бла-бла-бла… короче, вся эта туфта. – Он повернулся ко мне и игриво подергал бровями.