– Да?
– Не будь младенцем!
– А доктор? – Он надел рубашку. – Мы можем позвонить доктору?
– Я не собираюсь звонить своему гинекологу в два часа ночи.
– Я могу отвезти тебя в больницу.
– Ага.
Он мерил шагами свою типовую однокомнатную квартирку.
– Ну, ладно, ты не реагируешь ни на одно из моих предложений.
Она вздохнула. И как такое случилось? Никки Лукаш стоял перед ней, подтянутый и напряженный.
– Я так понимаю, сейчас будет самое подходящее время разобраться с чувствами каждого из нас относительно выбора.
Она расхохоталась.
– В чем дело, Никки, разве ты не хочешь ребятишек?
Он не понял, что она шутит.
– Да, детей, – сказал он серьезно. – Но не при данных обстоятельствах.
– Я тоже, – ответила она, вспоминая Бена Джекобса.
Он с облегчением молчал. Она окинула взглядом незнакомую, безликую квартиру. Кто этот человек?
Она встала и пошла в ванную. Что она вообще здесь делает? И тем не менее она хотела детей, а данные обстоятельства были ничем не хуже любых других. Ее зубной врач привез двоих детей из Вьетнама. Роберта в тридцать шесть завела ребенка безо всякой семьи. А Роб Принсип, ее бывший жених, удочерил двухлетнюю дочь своего неизлечимо больного коллеги. Люди совершали поступки с такой свободой, про существование которой она и не подозревала. Идея была непривычной. Почти такой же непривычной, как привязать себя к мужчине до конца жизни.
– Не смей даже прикасаться ко мне в офисе, – предупредила она, просовывая в колготки распухшую ногу.
– Никогда? – робко спросил он, пожимая плечами.
Еще один шаловливый мальчишка.
– Никто не должен знать об этом, для твоей же собственной пользы, не только для моей. Пожалуйста.
– Конечно, – сказал он и нервно ее поцеловал.
Она не поддастся панике. Паника непроизводительна. У нее совещание в Питтсбурге в одиннадцать.
Раньше Барри казалось, что жизнь движется вперед и вверх. А теперь она шла по кругу. Это открытие настигло его на тренажере: я – белка в колесе. Каждый год он говорил, что собирается отвести часть времени на благотворительную работу, станет политически активным, будет чаще ходить на концерты. И каждый год у него не доходили руки. Ничто не менялось. Жизнь была бесконечна. Жизнь была полна позора. Шкаф, в котором когда-то висели костюмы Джастин, был так пуст, что ему чудился сквозняк.
Приближался его день рождения. Если он не найдет работу, то умрет. Просто лопнет. Совершит самоубийство?
Ха. Он сидел на лавке в «Строберри филдс» и читал «Нью-Йорк пост». Он теперь на нее подсел. Никаких редакторских статей и никаких новостей. Но она несравненна в своей местечковой жестокости и полна сплетен о знаменитостях.