— За все время, что я жила в Лондоне, я видела тетю всего один раз — мы не очень-то понравились друг другу, — но она не произвела на меня впечатления человека, склонного испытывать жалость к преступнику. Скорее я могла бы поверить, если бы она сама с ним расправилась. Так он даже и не журналист?
— Нет. Он служащий букмекерской конторы.
— Спасибо за то, что вы сказали мне, наконец, правду. Ладно, пойду подготовлю все для доктора Андерсона.
— Как?! Вы все-таки собираетесь ухаживать за ним? — невольно вырвалось у Гранта. Может, именно теперь она закричит, что не верит ни одному его слову?
— Конечно, собираюсь, — ответила эта странная девушка. — Он преступник, но у него сотрясение мозга, он использовал во зло наше гостеприимство, но тем не менее я профессиональная медицинская сестра — в данном случае существенно только это. И потом, даже будь у меня совсем другая профессия, я поступила бы точно так же. Вам, вероятно, известно, что в старые времена в горах Шотландии человеку предоставляли кров и убежище, даже если его руки были обагрены кровью брата хозяина дома. Не часто я хвастаю своими предками, но сейчас, полагаю, особый случай.
Последние слова она произнесла прерывистым голосом, то ли сдерживая смех, то ли силясь не расплакаться. Наверное; тут было и то и другое. Затем она вернулась обратно в комнату, чтобы ухаживать за человеком, который так беззастенчиво воспользовался ее добротой и ее гостеприимством.
Глава тринадцатая
ВЫЖИДАНИЕ
Грант провел беспокойную ночь, хотя, казалось, должен был спать сном праведника: он справился с задачей, ради которой прибыл сюда, и завершил срочное дело; он провел трудный день на воздухе, который одновременно и бодрил и успокаивал; ему предложили обед, о котором даже проголодавшийся гурман мог только мечтать. Море за окном — апофеоз покоя — глубоко и тихо вздыхало. Торф в камине горел бесшумно, как ни дрова, ни уголь никогда не горят. И все-таки Гранту не спалось — более того: где-то, в самом дальнем уголке его сознания, у него затаилось странное беспокойство, и, будучи человеком, склонным к самоанализу, Грант силился определить его источник, с тем чтобы, как бывало раньше, обнаружив его, сказать себе: «Вот оно — сущий пустяк!» — и успокоиться. По опыту он прекрасно знал: то, что зачастую мешало ему безмятежно предаваться сну, на поверку оказывалось действительно пустяком — как в сказке о принцессе и горошине под ее двенадцатью матрацами. Но на этот раз как ни доискивался, он так и не мог выявить причины своего беспокойства. Грант мысленно рассмотрел несколько возможных причин, но отбросил их одну за другой. Девушка? Может, ему было жалко ее за ее стойкость, ее деликатность?