— Ваш револьвер? Так это ваш револьвер был в его кармане?
— Да. За ним я и приходил к нему в очередь.
Но сегодня Гранту такого рода признания были не нужны.
— Перестаньте говорить, отдыхайте! — приказал он. — Все, что вы найдете нужным сообщить, я запишу завтра. Если ночью я вам понадоблюсь, пошлите за мной мальчика.
— Ничего не нужно, спасибо. Вы и так обошлись со мной куда лучше, чем, как я предполагал, в полиции обходятся с преступниками.
Это было сказано так, что Гранту тут же вспомнился Рауль: у Ламонта был тот же тон хорошо воспитанного мальчика. Грант не удержался от улыбки; тень улыбки промелькнула и на смуглом лице Ламонта.
— Знаете, — сказал он, — за это время я много думал о Берте, и мне кажется, если его убили не по ошибке, то, вероятно, это дело рук женщины.
— Благодарю за подсказку, — холодно сказал Грант и вышел, препоручив Ламонта заботам юнца. Как ни странно, но, спускаясь вниз по лестнице, он почему-то подумал о миссис Рэтклиф.
Глаза четырнадцатая
ПОКАЗАНИЯ ЛАМОНТА
Свои показания Ламонт стал давать не в Карнинниш Хаусе, а в поезде. При обсуждении этого вопроса в гостинице доктор Андерсон стал уговаривать дать его пациенту еще один день на поправку.
— Вы же не хотите, чтобы у него началось воспаление мозга? — добавил он.
Грант, которому не терпелось иметь документ, где черным по белому были бы записаны все показания, пытался убедить его, что Ламонту самому полезнее выговориться: тогда он, возможно, станет спокойнее.
— Поначалу, может, так оно и будет, — настаивал доктор, — но, прежде чем кончит говорить, он вымотается вконец, и тогда ему придется пролежать в постели еще один день. Послушайтесь моего совета: оставьте пока его в покое.
Грант уступил и, таким образом, дал своему пленнику дополнительное время отшлифовать легенду, которую, как он был уверен, тот собирается ему преподнести. «Никакая шлифовка, — удовлетворенно подумал Грант, — уже не сможет повлиять на имеющиеся улики. Они неопровержимы — факт всегда есть факт». Грант понимал, что его нетерпение вызвано лишь любопытством и опасением за исход всего дела, и решил потерпеть. Он отправился на моторке с Дрисдейлом в лох порыбачить, но фырканье мотора каждый раз напоминало ему о той добыче, которая попалась ему два дня назад. Он нанес визит пастору, но и там, сидя напротив невозмутимой миссис Динмонт и глядя на новую перечницу, думал только о Ламонте. Он отправился в церковь — отчасти для того, чтобы сделать приятное пастору Логану, но главным образом затем, чтобы не оставаться наедине с мисс Динмонт, — и выслушал проповедь, в ходе которой мистер Логан убеждал себя и прихожан, что Царю Царей фокстрот ни к чему; и потом, когда затих непередаваемо нудный хор, возносивший хвалу Господу, и господин Логан отпустил всем грехи, он думал только о том, что теперь сможет, наконец, вернуться к постели пленника. Он стал для Гранта чем-то вроде навязчивой идеи, и это злило его самого. Когда мисс Динмонт, — девушка в церковь не ходила — напомнила, чтобы утром, когда будут проезжать мимо, они не забыли остановить машину у особнячка, чтобы семейство пастора смогло попрощаться со своим гостем, Грант воспринял это как еще одну неприятную неожиданность: он надеялся, что ему не придется больше ломать комедию.