Щелчок, щелчок, щелчок… Толстяк Ларри сделал еще полдюжины снимков.
Надо бежать. Взять себя в руки и бежать отсюда!
Жасмин двинулась, наконец, по улице. Мимо течет шумная и пестрая толпа, и все куда-то спешат. Как ей вообще в голову могло прийти, что она сумеет справиться с такой ситуацией, жить такой безумной жизнью? Там, в тишине и спокойствии уютной квартирки, в объятиях Джоша многое представлялось возможным, но на практике все оказалось не так: толпа на улице и сумбур в голове – это слишком для ее нервов.
Жасмин оглянулась. С этого места она прекрасно видела подъезд собственного дома и улицу перед ним. Ее соседи, кто в халате, кто в свитере, высыпали на тротуар и наблюдали за спектаклем, который состоялся благодаря Саманте. Джош стоял на последней ступеньке крыльца и махал публике. Фотографы окружили его плотным кольцом. В поисках лучшего ракурса они принимали немыслимые позы, становились на колени, ложились на тротуар… А это не миссис ли Литтл свесилась с подоконника, вооруженная доисторическим «Полароидом»? Надо же, и про тазик с водой забыла! Школьники стояли у распахнутых окон, торопливо доедая завтраки, сменив привычный телевизор на неожиданное, но не менее интригующее зрелище.
И посреди этого хаоса находился совершенно спокойный, приветливо улыбающийся Джош.
Он кинозвезда, и это его работа. Нет, это его жизнь. Только теперь Жасмин в полной мере поняла, что значат эти слова. Лишь увидев полуобнаженного, но мило улыбающегося Джоша на ступенях своего дома, она осознала, до каких пределов простирается его публичная жизнь. Вернее, осознала отсутствие этих пределов. Может, он и не принадлежит Клео, но что с того? Он принадлежит публике, причем целиком.
И ему это нравится. Она повернулась и побрела по Бродвею. Толстяк Ларри трусил рядом, не переставая щелкать фотоаппаратом и выкрикивая ей в лицо вопросы:
– Вы Жасмин Бернс? Как давно вы знакомы с Джошем? Вы встречались когда-нибудь с Клео? И что бы вы хотели ей сказать теперь, когда перепихнулись с ее бойфрендом?
Жасмин обернулась и еще раз взглянула на Джоша. Толпа все не выпускала его, и он не проявлял никакого недовольства: улыбался, что-то говорил, судя по радостным лицам окружающих – даже шутил.
Она увидела, как с Бродвея на ее улицу сворачивает полицейская машина. Она подумала, было позвать их, остановить машину и пожаловаться на Толстяка, который совершенно замучил ее. Если его и не арестуют, то хоть пара неприятных минут наглецу обеспечена. Но машина уже остановилась, и один полицейский торопливо делал снимки служебным фотоаппаратом, а другой что-то говорил по радио: судя по азартному выражению лица, вел для приятелей в участке репортаж с места событий.