Жасмин сидела на ступеньках публичной библиотеки и разглядывала величественный фасад. Ноябрьское утро выдалось по-настоящему холодным, солнце скрылось за низкими серыми тучами. Люди оделись в свитера и куртки, но все равно зябли и пытались согреться любыми способами. Вот, например, внизу, на тротуаре, очередь к тележке уличного торговца горячими бутербродами.
Скоро зима, думала Жасмин, и эта мысль успокаивала ее. Пойдет снег и заметет улицы белым, прикроет грязь и заставит людей реже выходить на холод. Станет спокойнее, и ей будет проще жить, потому что она любит жить тихо и мирно. «Это, кстати, 4571-я причина, по которой я не могу быть с Джошем», – напомнила она себе. А потом задумалась, не вернуться ли ей в Индию. Последнее время эти мысли посещали ее все чаще. Она представила свежесть раннего утра и пение птиц, которые смолкнут, когда безжалостное солнце зальет улицы и сады. Вспомнила босоногих ребятишек. Запах карри. Женщин, одетых в сари. Яркие, торжествующие цвета: красный и оранжевый, индиго и зеленый, вспышки пламенеющего шелка.
Радж. Его друзья. Ее унижение.
Воспоминания о Радже плавно перетекли в мысли о сестрах. Вероятно, Радж – это всего лишь повод, чтобы не думать о более глубокой душевной ране? О том, что сестры отвергли ее, не приняли в семью? Ненавидели ее, поскольку она не могла быть мелкой мошенницей, какими выросли они сами? Жасмин всячески пыталась доказать, что она сильна, что умеет страдать и жить так же, как они… но ей не поверили. И тогда она оставила записку и ушла из дому на поиски силы.
Четыре года она провела в Огайо, но так и не сумела избавиться от своих комплексов и от ностальгии. Ее приютили в местном театре, и миссис Инглтон, женщина, руководившая костюмерной мастерской, не задавала лишних вопросов. Девчонка умела шить, у нее имелось чутье, и не было никаких претензий – что еще требовать от костюмерши? Жасмин довольствовалась минимумом денег и согласилась спать на продавленной койке в мастерской, лишь бы иметь работу и возможность учиться на практике любимому делу. Шить Жасмин научилась в четыре года, когда ее индийская няня – айа Амита дала девочке иголку и шелк и показала, каким живым существом может быть ткань.
За четыре года, которые Жасмин провела под началом миссис Инглтон, она обрела богатейший практический опыт, и не было такого костюма, который она не сумела бы создать буквально из ничего. Нахваливая ее, миссис Инглтон порой говаривала, что актеру и рот открывать не надо – за него все уже сказал правильно подобранный костюм. Правда, сама Жасмин за эти годы почти превратилась в невидимку. Мастерица-невидимка, мышка-норушка.