Итак, разойтись миром не получится. Никак не получится. Значит, пора предпринимать действия…
— Вам не кажется, что вы ведёте себя нагловато? — спросил он. — С какой стати руководство моей партии должно вступать с вами в какие-то переговоры?
— Потому что я так хочу, — отрезал Гравашоль. — Потому что вы у меня в руках, и у вас есть только два пути: либо мы с вами отправимся к вашему руководству, либо вы отправитесь в недолгое плаванье по Дунаю…
— Хотите приберечь аппарат только для себя?
— Предположим. Если у ваших есть другое мнение, мы как раз и обсудим этот предмет…
Как ни перебирал Бестужев варианты, ни один мирный не подходил. Предположим, он назовёт некую партию — и что же? Его потащат к тому представителю руководства, что в данный момент находится ближе всего к Вене, — и неизвестно ещё, удастся ли освободиться по дороге. Не говоря уж о том, что, назвав наобум партию, можешь столкнуться с тем, что Гравашолю кто-нибудь из её руководства прекрасно знаком: все эти нелегалы, от бомбистов до мирных оппозиционеров, в сущности, напоминают жителей одной маленькой деревушки, все они друг друга знают — ну, большинство — и заочно, и въяве… Бестужев спросил деловито:
— Вы в самом деле готовы обсудить вопрос об аппарате? В том смысле, что готовы отказаться от единоличного им обладания? Он многим принёс бы пользу…
— Там видно будет, — сказал Гравашоль. — Сейчас он мне нужнее, чем кому-либо…
— Вы полагаете? — спросил Бестужев. — Я не сторонник анархизма, однако, как всякий революционер, уважаю взгляды людей, борющихся с тиранией. И тем не менее признавать за одной вашей партией монополию на важность задач… В конце концов, если вернуться к теоретическим основам, то мы увидим…
Он произнёс несколько длиннейших фраз, насыщенных самой что ни на есть высокопробной теорией, поминал и Маркса, и Бакунина, и Лассаля. Краешком глаза видел, что головорезы Гравашоля совершенно заскучали, видя, что разговор как-то незаметно перерастает в теоретическую дискуссию. Они не походили на людей, очень уж вдумчиво интересовавшихся теорией, а также сутью идейных разногласий меж революционными партиями.
Гравашоль нетерпеливо пошевелился, он вот-вот должен был самым решительным образом Бестужева прервать, в чём, надо сказать, был совершенно прав: ну какие, к дьяволу, политические дискуссии в рассветный час, на берегу Дуная, где-то в пригородной глуши? Сейчас он разинет рот… Ага!
Успев за время разговора непринужденно и крайне медленно переместиться на пару шагов в сторону того, кого полагал слабым звеном, Бестужев ринулся вперед, как отпущенная пружина. Ударил намеченного растопыренной ладонью по глазам, вырвал тяжёлый револьвер из ослабевших пальцев, успел ещё двинуть локтем в горло — и, подхватив за ворот обмякшего анархиста, прикрылся им, как щитом, направив револьвер на тех, кто остался в строю: