Рассказ Габриеля о том, как он бежал в Париж от родного дядюшки-деспота и как поступил на службу к Мольеру, изрядно позабавил Андре — он был счастлив узнать, что его отпрыск оказался отнюдь не робкого десятка. Они еще долго не могли наговориться, стараясь наверстать то, что упустили за пятнадцать лет.
Юноша подробно рассказал отцу о том, как оказался в столице и как благодаря своей невероятной находке угодил в круговерть странных, поразительных событий и обстоятельств, которые в конце концов и привели его в Лондон. При упоминании о Никола Фуке и Франсуа д'Орбэ Андре де Понбриан улыбнулся. Габриель, сгоравший от любопытства, пытался расспросить его о Тайне и о загадочном обществе четырнадцати ее хранителей, но, к своему разочарованию, слышал одни и те же туманные ответы. А ему хотелось знать как можно больше.
— Не пытай меня, сынок, — сказал Андре. — Только посвященным открыты правила нашего общества и суть текста, который мы храним. Ты и так в опасности, тебе и без того известно слишком много. Баррэм, верный мой друг, рассказал мне о бумагах, которые ты ему показывал.
Старик пронзил юношу стальным взглядом.
— Что ты сделал с этими бумагами?
— Они здесь, в Лондоне, у меня в багаже, — ответил Габриель.
— Мой экипаж в твоем распоряжении. Немедленно поезжай за ними и сразу возвращайся. — Потом вместе отобедаем, тем более что нам еще о многом нужно поговорить.
Габриель ушел, сгорая от нетерпения узнать наконец тайну.
— Возвращайся скорее, — напутствовал его старик. — И будь осторожнее.
55
Лондон, дом Андре де Понбриана — пятница 22 апреля, девять часов вечера
Вернувшись к отцу, Габриель застал его за работой в конторе на первом этаже. Вид у Андре был усталый.
— Какое счастье, сынок, что ты быстро обернулся! — радостно проговорил Андре де Понбриан.
— Вот, — ответил Габриель, вручая ему пухлую сафьяновую папку гранатового цвета со знаменитыми бумагами. — Я нашел ее в будке суфлера у нас в театре.
— Сейчас поглядим, — сказал Андре, надевая пенсне. — Да ты садись, сынок, на это понадобится время.
Он извлек из папки пергаментные листы и стал тщательно их просматривать, раскладывая бумаги в отдельные стопки на широком столе красного дерева, служившем ему конторкой. Габриель с восхищением наблюдал за отцом, приглядывался к нему, стараясь заново открыть его для себя. Понемногу он узнавал в нем знакомые манеры и черты, воскрешавшие в его памяти смутные картины из далекого детства.
— Вот так, — наконец сказал старик, потирая глаза. — Как видишь, я разложил бумаги на три категории. А это… — прибавил он с волнением в голосе, указывая на отложенный в сторонку пергамент, — это тот самый документ, который Наум продал Мазарини. Тут на обороте есть моя приписка с моей же подписью — ее ты и узнал.