Высунувшись из коляски, Матвей Бенционович увидел вдали большой темный конус, на верхушке которого подрагивали огни.
— Что это там, костры? — удивился он.
— Факелы на башнях. Я же говорил, средневековый замок.
С разбитого, ухабистого шляха в сторону непонятного конуса свернула дорога, узкая, но зато вымощенная гладким камнем.
Это большой холм, поросший лесом, понял про конус Бердичевский. А на самой вершине замок. Теперь можно было разглядеть зубчатые стены, подсвеченные пляшущими язычками пламени.
В следующую минуту фаэтон въехал в лес, и замок исчез. Стало совсем темно.
— Хорошо, что на оглобле фонарь, — заметил прокурор, чувствуя, как фаэтон кренится набок. — А то не видно ни зги.
На миг представилось: сейчас перевернемся на крутом склоне, покатимся кубарем в чащу — и в какую-нибудь волчью яму, утыканную острыми кольями…
— Ничего, Семен хорошо знает дорогу.
Просека опоясывала холм спиралью, постепенно забираясь в гору. Деревья с обеих сторон подступали вплотную, словно частокол, и трудно было поверить, что совсем близко, в какой-нибудь сотне шагов, горит свет и живут люди.
И Кеша как назло молчал.
— Что-то едем, едем… — не выдержал Матвей Бенционович. — Долго еще?
Спрошено было без особого смысла, только чтоб услышать человеческий голос, но молодой человек, прежде столь разговорчивый, ничего не ответил.
Экипаж выровнялся и покатил по горизонтальной поверхности. Сделав последний поворот, дорога вывела на большую площадку, выложенную булыжником. Впереди показалась массивная башня, ворота с двумя горящими факелами. Перед воротами — подъемный мост, под мостом ров — тот самый, в котором, по уверениям портье, обитала болотная гадина…
Бр-р, готический роман, передернулся статский советник. Провал во времени.
Откуда-то сверху донесся грубый, зычный голос:
— Хто?
Кеша открыл дверцу со своей стороны, высунулся.
— Фома? Это я, Иннокентий! Открывай. Да освещение включи, ни черта не видно.
На площадке зажглись два фонаря, самых что ни на есть современных, электрических, и время утратило зыбкость, вернулось из середины второго тысячелетия в его конец. Бердичевский с удовлетворением отметил столбы с проводами, почтовый ящик на воротах. Какое к лешему средневековье, какая болотная змея!
Открылась узкая дверь, вышел здоровенный мужчина, одетый сплошь в черную кожу. Из кожи была и рубашка с вырезом на волосатой, мускулистой груди, и высокие сапоги, и облегающие штаны с кожаным мешочком в паху, как на картинах шестнадцатого столетия. Гульфик, вспомнил Бердичевский название этого нелепого атрибута средневековой одежды. Только это был не гульфик, а целый гульфище.