— А вдруг это тоже не тот? — показала Пелагия на мертвеца.
— Резонный вопрос. Очень хотелось бы выяснить. Приметы, сколько я помню, сходятся. Жаль только, фотокарточкой пророка мы не располагаем. Судимостей Мануйла не имел, так что у нашего ведомства не было повода запечатлеть его прелестные черты. А спутники — что спутники? Я их велел пока запереть в каптерке, да только что от них, малахольных, толку? Они и соврать могут. А могут и сами заблуждаться насчет личности покойника.
— Какая удивительная история!
— Да уж… Не только удивительная, но, что более существенно, политическая. — Сергей Сергеевич посерьезнел. — Убийство пророка, особенно «бессмертного», это дело государственное. Во всех газетах прогремит, и не только российских. Тем более необходимо установить — Мануйла это или опять двойник.
Тут вернулся фотограф с бечевкой и коротким, очень острым ножом.
Кликнув из коридора полицейских, следователь отдал странное, даже кощунственное распоряжение:
— Этого [кивок в сторону покойника] одеть, усадить на стул, привязать бечевкой. Живо! — прикрикнул Долинин на заробевших служивых, а монашке пояснил. — Нужно привести труп в опознаваемое состояние. Новая метода, моего собственного изобретения.
Пока полицейские, кряхтя, просовывали еще не утратившие гибкости члены мертвеца в штанины и рукава, Долинин очень ловко отпорол ножом подметки на пророковых сапогах, взрезал голенища.
— Тэк-с, — довольно молвил он, вытягивая из распоротой кожи какие-то бумаги. Мельком проглядел их, слегка пожал плечами. Наперснице показывать не стал, а попросить Пелагия сочла неудобным, хоть и было очень любопытно.
— Посадили? — обернулся Сергей Сергеевич к полицейским. — Глаза-то, глаза. Фу ты, черт.
Сестра неосторожно взглянула — и тут же зажмурилась. Глазные яблоки свисали на щеки мертвеца, и смотреть на эту картину не было никакой человеческой возможности.
— Резиновую перчатку из моего чемоданчика, — послышался деловитый голос следователя. — Вот та-ак. Отлично, глазенапы встали. Вату. Нет-нет, два маленьких комочка и немножко раскатайте… Под веки ее, под веки. Открылись, очень хорошо… Эх, роговица подсохла, тусклая. У меня там пузырек с нитроглицерином и шприц, дайте-ка… В правый… В левый… Угу. Расчешем волосы… Теперь мокрым полотенцем… Готово. Открывайте глаза, мадемуазель, не бойтесь!
Пелагия осторожно, заранее скривившись, взглянула на покойника и обомлела.
На стуле — правда, в несколько принужденной позе и свесив голову набок — сидел костлявый бородатый мужик совершенно живого вида и смотрел на нее сосредоточенными, блестящими глазами. Был он в рубахе и жилетке, брюках. Борода и длинные волосы аккуратно расчесаны.