Марти поднял брови:
– Значит, ты ее знал?
– Видел тогда в первый раз и в последний. Милая старая седовласая леди в платье с лиловыми цветочками и в больших неуклюжих ботинках. Я еще удивился, чего она делает тут, на рыбалке, с двумя стариками вроде папы и Бена. Даже имени ее не слышал. Папа представил как старую знакомую. Зашли в дом – я думал, комнаты забронировать или еще что-нибудь, – а там никого, кроме старого чудака за администраторским столом, потому что на озере проходили какие-то крупные соревнования. Тут папа вытащил пистолет из кармана, потянулся через стол, выстрелил ему в голову. – Джек на минуту закрыл глаза, тяжело дыша, а у Марти отвисла челюсть, сердце бешено заколотилось, словно пыталось вырваться из груди. – Я, наверно, закричал, не помню. Следующее, что помню, – папа передал пистолет Бену, старый ублюдок обошел вокруг стола, несколько раз пальнул в лежавшего на полу старика и протянул оружие милой бабушке, которая всадила в него еще несколько пуль, хоть он уже был холодный, как огурец. Платье, черные ботинки сплошь забрызгала кровью. Забавно, какие запоминаются вещи, правда? – Джек посмотрел на Марти с кривой страдальческой улыбкой.
У того горло полностью пересохло, он секунду пытался сглотнуть, наконец, хрипло вымолвил:
– Кто он был? Кого они убили?
Джек пожал плечами:
– Очередной нацист, как и прочие. Знаешь, что потом было?
Марти, выпучив глаза, бессмысленно тряс головой.
– Потом, Марти, дружище, Роза сунула мне пистолет.
Джефф Монтгомери запарился в черном дождевике поверх темных джинсов. Неудобно, но надо. Еще до окончания ночи холодный фронт столкнется с колоссальной массой жаркого воздуха, взвоет ветер, температура понизится на двадцать градусов, хлынет дождь. Каждый добропорядочный миннесотский мальчишка знает, когда надевать дождевик.
Лично ему хочется, чтобы холодный фронт поторапливался. Нынешний апрель объявлен самым жарким в истории, и, хотя сам он против жары ничего не имеет, растения, любящие прохладу, страдают. Другая проблема в том, что такая жара часто кончается грозой с градом, о чем даже думать не хочется. Уже плохо, что завтра придется возиться в грязи, а от мысли о побитых градом молоденьких нежных ростках просто с души воротит.
Странно, что он так тревожится о растениях, когда несколько месяцев назад не отличил бы звездчатку от древесной гортензии. Ему суждено было стать инженером. Отец всю жизнь наставлял его на этот путь. Потом родители умерли, вместе с ними умерла мечта о колледже на Востоке. Остается слушать какие-то курсы в Миннесотском университете, работая у Мори и Лили Гилберт.