Кто-то мне рассказывал, что Маэль Исаевна любила повторять: «Дайте мне текст, и я скажу о человеке всё». Сам я от неё этого не слышал. Но верю, что она могла так сказать. Она была прекрасным психологом. И проницательным редактором.
В одном мы с ней не сходились. Она писала стихи. А мне они не нравились. Неуступчивые, жёсткие, трагические, соблюдающие между собой и читателем некую дистанцию, отсекающие любые надежды на её преодоление, – эти стихи были даже не подражанием Ахматовой, а как бы её продолжением.
Маэль Исаевна читала:
Я ночами веду монолог
Про себя, в тишине.
Как ты счастлив, поверь, что не смог
Быть всегда собеседником мне.
То, что знаю теперь,
То другие и знать не должны:
Невозвратность потерь,
Неизбывность вины.
А я не мог отделаться от ощущения, что звучат ахматовские интонации. Да, сбой ритма Ахматовой почти не свойственен. Но горько-угрожающе-ироническое: «Как ты счастлив, поверь, что не смог / Быть всегда собеседником мне» – это её фирменный знак. Да и почти бесстрастная ровная манера чтения Маэли Исаевны тоже вызывала в памяти Ахматову. Я сказал ей об этом. Она замкнулась.
Но на любви к Пушкину мы сходились. И это не дало нашему общению оборваться. Она обожала как-нибудь в разговоре кстати процитировать пушкинское нехрестоматийное и тут же спросить: «Откуда?» И удовлетворённо кивнуть, как близкому союзнику, услышав откуда.
Словом, с подачи Игоря Бузылёва, рано, увы, умершего, и в результате долгих бесед с Маэлью Исаевной во мне пробудился тот исследовательский интерес к Пушкину, который поддерживает меня в этой жизни и сейчас. Я не то чтобы совсем бросил пить, но не получаю теперь от водки того внутреннего освобождения, которое помогало преодолеть невыносимую рутину жизни. С тех пор, как я стал заниматься Пушкиным, для меня, как и сказал он сам, «следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная».
Хотя порой и очень изматывающая. Трудно, что и говорить, следовать за мыслями великого человека и не сбиться со следа. Ты ведь тоже мыслящее существо, и нередко вылезаешь со своим мнением, когда решил, что понял собеседника. Ответить великий тебе не сможет, но, не сомневайся, – даст понять, если ты сбился с пути и больше за ним не следуешь!
Я испытал это на собственном опыте, когда заключил с «Современником» договор на книгу о Пушкине, которую, как я уже здесь писал, собирались издать в 1987-м – к 150-летию со дня смерти поэта. А на дворе стоял 1985-й. Причём мне невероятно подфартило. Кроме обычного – 24 рабочих дня – отпуска, мне как члену Союза писателей полагался ещё и творческий, неоплачиваемый – 30 рабочих дней. В прошлом году я в отпуске не был. Теперь взял сразу два обычных и два творческих – за прошлый и за нынешний год. Да ещё и администрация расщедрилась: Кривицкий, узнав, что ухожу писать книгу, сказал: «Ладно, берите ещё месяц неоплачиваемого». Отпуск получился почти полугодовым. А у меня, по моим намёткам для этой книги, остались неразобранными стихотворная пушкинская повесть «Анджело» и стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Всего два произведения. Времени должно было хватить с лихвой.