в Томск, губ. пучок льну — почесок (от чесать; очески — волоса, остающиеся на гребне);
[621] пряди волос — выражение доселе общеупотребительное. Смелой фантазии первобытных народов солнце, восходящее поутру из волн воздушного океана и погружающееся ту(113)да вечером, представлялось рассыпающим свои светлые кудри или прядущим из себя золотые нити, — такое представление отозвалось и в языке: пряжа и пряжити — поджаривать на сковороде (пряженый, пряженец).
[622] Древле названное вертящимся колесом, солнце в этой новой обстановке принято за колесо прялки (spinn-rad), а лучи его- за нити, наматываемые на веретено. Народная загадка прямо уподобляет солнечный луч веретену: «из окна в окно готово веретено».
[623] У финнов — та же метафора: «явись ты, о божье солнце! освети, веретено Творца, бедных пастушков!»
[624] В славянских сказках сохранились воспоминания о чудесной самопрялке, прядущей чистое золото, о золотых и серебряных нитях, спускающихся с неба.
[625] Из этих-то солнечных нитей и приготовлялась та чудная розовая ткань, застилающая небо, которую называем мы зорею. Одна из сербских сказок говорит о деве, светлой как самое солнце, которая, сидя над озером, вдевала в иглу солнечные лучи и вышивала ими по основе, сделанной из юнацких волос; а в другой упоминается про бердо с нитями из солнечных лучей и про уток — звезды да месяц («су жице жраке сунчане а потка звиjезде и мjесец»).
[626] На пути на свою родину Вейнемейнен, как рассказывает Калевала, услыхал вверху над своей головою стук колеса самопрялки; взглянул, а на облаках, озаренных солнцем, сияла великолепная радуга; на той радуге, словно на скамейке, сидела красавица; одежда ее блистала яркими звездами, а руки работали над пряжею: быстро кружилось золотое веретено и, то подымаясь, то опускаясь, — обматывалось тонкой серебряной ниткою. Это была дочь вещей Лоухи — та самая, что обещалась вставать вместе с Солнцем, но всякое утро его Предупреждала: Солнце еще только выглядывает глазком из-за лесу, а она уже встала и оделась в свои дорогие уборы. В таком поэтическом образе рисовало воображение финнов утреннюю зорю, каждый день являющуюся перед самым восходом солнца. В наших заговорах на унятие крови находим следующие любопытные обращения к богине Зоре: «на море на океане (море = небо) сидит красная девица, швея-мастерица, держит иглу булатную, вдевает нитку шелковую, рудо-желтую, зашивает раны кровавые». — «На море на океане, на острове на Буяне лежит бел-горюч камень; на сем камне… стоит стол престольный, на сем столе сидит красна девица. Не девица сие есть, а мать пресвятая Богородица; шьет она — вышивает золотой иглой, ниткой шелковою. Нитка оборвись, кровь запекись!» — «На море на океане… мать пресвятая Богородица шелковые нитки (вар. самоцветные шелки) мотает, кровавые раны зашивает; нитка оторвалась — руда унялась!» или: «на море на океане, на острове на Буяне девица красным шелком шила; шить не стала — руда перестала». Одинаковое впечатление, производимое цветом крови и зори (Слово о полку: «вельми рано кровавые зори свет поведают»