Патрик взял у лакея в прихожей свечу и направился в свои дворцовые комнаты.
Здесь его не ждали, и потому было холодно. В хорошо вычищенных каминах аккуратными горками лежали дрова, в подсвечниках белели новые столбики свечей. Стихоплёт прошёлся по анфиладе комнат, зажигая везде свет и стараясь не смотреть на свою уродливую тень, которая то сжимаясь, то вытягиваясь, ползла за ним попятам. Его бумаги на столе никто не трогал, но рядом с чернильницей стоял новый пузырёк тёмной жидкости. Кто-то, должно быть, Франц, старый лакей, очинил перья и карандаши. Смятые исписанные листки сиротливо лежали на краю стола: слугам под страхом наказания запрещено было выбрасывать хоть что-то из бумаг господина придворного стихотворца.
Патрик вызвал молодого лакея, чтобы тот затопил камин, а сам тем временем направился к гардеробу. Платьяной шкаф, занимавший почти полкомнаты, был набит всевозможными костюмами и платьями, большая часть которых уже была узковата поэту в талии. Он просмотрел несколько старых сюртуков, потом взялся за новые.
– Бог мой, да что со мной? – пронеслось у него в голове. – Зачем мне всё это? Если я рискну уехать, разве я возьму с собой это тряпьё?
Он бросился в кресло и на несколько минут замер, собираясь с мыслями. Почва, казавшаяся столь надёжной, теперь с такой же верностью уплывала из-под ног.
Наконец он поднялся, велел принести вина и фруктов, а когда слуга убежал выполнять распоряжение, вышел в коридор. Пройдя в полном одиночестве несколько ярдов, он услышал вблизи мужской смех и игривые голоса дам и чертыхнулся себе под нос. Голоса не приближались и не удалялись, видимо, в зале впереди шла какая-то светская игра. Капризный женский голосок сказал что-то, тут же грянул дружный хозот кавалеров, так что поэт вздрогнул.
Его комнаты находились далеко от оранжереи, и ещё дальше – от покоев Вальтера, преодолеть такое расстояние незамеченным было почти невозможно. По крайней мере, следовало повременить до того момента, когда одни обитатели дворца усядутся за столы для позднего ужина или игры в карты, а другие отправятся спать. Жизнь здесь никогда не затихала полностью, и зачастую днём в коридорах было безлюднее, чем ночью, но ждать до утра было нельзя. Мариэнель мог ошибаться и в другом: смертельный недуг способен был не оставить Оттону даже предсказанных доктором двух-трёх дней.
Стихотворец вернулся к себе. Камин весело потрескивал огоньком, на высоком столике возле уютного кресла, покрытого любимым пледом поэта, стоял поднос с фруктами и зелёной бутылью рейнского. Светлое вино придало Патрику сил и даже слегка отрезвило вместо того, чтобы опьянить. Он пожалел, что вначале не заехал домой. Нужно было отдать кое-какие распоряжения. Теперь придётся отложить их до утра, а это может быть опасным. Он отставил бокал и задумался.