Бренна хотела было броситься бежать, но она не могла оставить на столе небольшой пергаментный сверток. Из-под грубого одеяла высунулась крошечная рука и коснулась ноги девушки.
«Малыш, как же я забыла о тебе!» Бренна схватила ребенка и выбежала из скрипториума в коридор.
Грохот шагов за спиной подгонял ее. Она могла поклясться, что чувствует на своем затылке чье-то горячее дыхание.
Это был он. Бренна знала это, знала, что он придет за ними. В ее груди застыл ком — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Бренна бросила взгляд через плечо.
Это был всего лишь аббат. Приятные пухлые черты его лица были искажены гневом. Он стремительно подошел к девушке и, выхватив из ее рук ребенка, оттолкнул ее ногой.
Бренне показалось, что она словно пушинка взлетела вверх. Она увидела высокие монастырские ворота, а затем с глухим стуком упала в грязь.
Бренна вздрогнула всем телом. Ее глаза мигом открылись. Она лежала на кровати и смотрела снизу на покрытую соломой крышу, словно пришедшую к ней из ее ночного кошмара. Рядом повернулась в постели Мойра, почти стянув одеяло со старшей сестры. В своей кровати Бренна чувствовала себя в безопасности.
— Это был только сон, — прошептала девушка. Ее сердце билось, словно птица в клетке. Дыхание срывалось. — Глупый сон, который ничем не может навредить, — повторила она. Но рука отчаянно дрожала. Бренна заметила это, когда, откинув край одеяла, что оставила ей Мойра, тихонько выбралась из кровати.
Вместе с ужасом ночного кошмара в памяти Бренны еще витал незнакомо новый, свежий запах малыша. Подумав, что так недалеко и до безумия, она решительно стряхнула с себя ночные грезы.
Подойдя к закрытому окну, Бренна раздвинула ставни, чтобы впустить в дом рассвет. Где-то внизу, на гумне, кричал петух. «Как закончится „Гиннесс“,[2] придет конец и нормандцу, какие бы планы ни имел на него отец», — подумала она.
Вчера вечером, когда они пришли в замок, ее отец устроил пир. Воины стали обсуждать, как убьют нормандца, если пиво окажется негодным, и Бренна почувствовала к незнакомцу жалость.
— Утопить подлеца в трясине, — изрек Коннор, опуская тяжелую деревянную кружку на стол.
— Придушить этого нормандского демона, как гласят традиции, — с недобрым блеском в глазах ответил Эйдан. Хотя с тех пор как святой Патрик принес в Ирландию христианство, поклонение старым языческим богам заметно угасло, некоторые из сынов Эрина[3] все еще приносили в жертву своих врагов, которых по традиции душили.
Суровые воины стали наперебой предлагать самые ужасные казни, которые, без сомнения, должны напугать присутствующего здесь же чужака.