Вокруг яростно клубились снежинки. Ветер заметно усилился, будто хотел изгнать из людей, попавших в засаду, последние крохи мужества.
– Я никого не вижу, – послышался голос с саней. – Может, я попал в него?
– Попал или не попал, мне наплевать теперь. Мы с тобой едем назад. Отрезай постромки и поворачивай обратно. Осторожнее, Матвей, осторожнее ты, чёрт криворукий. С другой стороны заползи, иначе он тебя подцепит.
Эсэ осторожно приподнял голову и увидел распластавшуюся на снегу фигуру, торопливо разрезавшую ножом ремни упряжки, чтобы освободить сани от застреленного оленя. Эсэ осторожно поднял ружьё и прицелился. Одновременно с прозвучавшим выстрелом фигура на снегу издала возглас удивления и дёрнулась, прижавшись к полозьям. Однако раненый человек оказался сильным и через несколько секунд он поднялся на ноги, чтобы забраться обратно в сани. Якут пустил в него ещё одну пулю, и здоровяк затих.
Последний оставшийся в живых мужчина попытался, продолжая лежать на спине и не подниматься над санями, тронуть оленей и пустить их бегом. Это ему почти удалось, но полозья вдруг упёрлись в тушу мёртвого оленя. Как ни кричал мужчина, тыча оленей шестом, сани не двигались. Эсэ поднялся над сугробом во весь рост.
– Ах, поганый бес! – Мужик вскинул своё ружьё.
Эсэ стоял, крепко прижав приклад винтовки к плечу. Два выстрела прозвучали одновременно. Эсэ услышал, как пуля ударила в макушку его шапки. Если бы противник не поспешил и опустил ствол чуть ниже, пуля бы попала прямо в лоб Эсэ.
Поправив лыжи, он побежал к убитым. Один из людей лежал возле полозьев, истекая кровью, и судорожно кашлял; пуля пробила ему горло. Раненый не обратил внимания на Эсэ, возможно, он просто не видел его, окутанный предсмертным туманом. Якут сильно ударил раненого прикладом по голове, прекратив его агонию.
Эсэ действовал решительно и быстро. Он поднял из снега всех убитых и уложил их на сани, затем освободил оленей из одной упряжки и прогнал животных прочь, после этого он прицепил первые сани ко вторым и направил их, как поезд, в сторону леса. Там, подальше от накатанного пути, он выпряг оставшихся оленей и в последний раз оглядел мертвецов. Неподвижные, белые, с застывшим изумлением на лице, они уже почти полностью покрылись снегом. Ветер усиливался, снегопад становился тяжелее. Вскоре сани с покойниками превратятся в настоящие сугробы, и никто не увидит их между деревьями. Эсэ покопался в сумке, достал из неё кожаный шнурок и обвязал им ствол тонкого дерева, близ которого стояли сани с жутким грузом. Такие шнурки, нарезанные из медвежьей кожи, он оставлял на месте каждого совершённого им убийства. Он считал это своего рода подношением невидимым духам. Он не пытался умилостивить их, он просто оставлял крошечное свидетельство того, что это было именно его рук дело, своего рода автограф. Невидимым обитателям леса и гор следовало знать, кто воевал в их владениях. Человек должен оставлять что-нибудь после того, как совершал серьёзный поступок. Никто не обязан делать дорогостоящие подношения, но всякий охотник и воин непременно обозначал своё уважение и внимание к духам.