– Никак нет! Я уж целый, почитай, час бужу. Вы всё гнали меня и гнали, сказали, что чаю не будете.
– Дурак! – Василий сделал над собой усилие и сел, свесив ноги с кровати. – Тащи воду. Умываться буду.
Стоя возле крыльца в штанах и сапогах, Верещагин с наслаждением подставил себя под струю почти ледяной колодезной воды.
– Как почивалось, ваше благородие? – услышал он девичий голос за спиной и резко обернулся.
В дверях стояла хозяйская дочь, в длинной рубашке, с распущенными тёмно-каштановыми волосами. У неё были крупные ровные зубы, придававшие широкой улыбке особую наглость. Задиристые глаза сверкали в утреннем солнце. Верещагин кивнул, буркнул в ответ нечто невнятное и, потупив взор, быстро прошёл боком в дом, спеша одеться.
Когда он выбежал на улицу, батальоны уже стояли правильными четырёхугольниками, один около другого. Верещагин подбежал к своему месту, стараясь не встречаться с укоризненным взглядом командира и продолжая видеть перед собой, как неотвязные призраки, свежее девичье личико. В конце улицы о чём-то громко шумели деревенские мужики.
– Скандалят, – с завистью проговорил какой-то солдат из-за спины Верещагина. – Долго уже ругаются, не спешат никуда.
Как бы отвечая на эти слова, Василий тяжело вздохнул. Всё казалось ему чудесным в этой деревеньке, даже безудержная матерная брань.
«Так бы жить тут и жить, забыв о карьере, вообще забыв обо всём на свете. Ходить бы себе на Иртыш, наслаждаться красотами крутых берегов и купаться вместе с ядрёными сибирскими девками», – подумал он.
Из-за правого фланга выехал на громадном пегом жеребце полковой командир.
– Здорово, первый батальон! Солдаты напружинились и дружно отозвались:
– Здра-жла-ва-со-дие!
Так он проехал перед каждым батальоном, здороваясь и оглядывая своих солдат и офицеров. Поручик Верещагин привычно вытянулся струной, отдавая честь, вздёрнул небритый подбородок.
«И о чём они там ругаются? – думал он между тем, вслушиваясь в брань мужиков. – Вроде бы и женский голос там. Вот бесноватые, хоть бы нас постеснялись».
Группа крестьян медленно продвигалась по улице вдоль выстроившихся батальонов, размахивая руками. Один из них тряс над головой палкой.
– А корова-то? Корова наша не по твоей, что ли, милости молоко потеряла?! – кричал тот, что с палкой.
– Почто пришла? Уходь отседа, Аришка! – выпучивал глаза другой.
– Отстаньте, нет мне до вас дела.
Мужиков было человек десять, все изрядно злые. С ними шагали и пять-шесть баб. В этой шумной толпе Верещагин разглядел девушку, черноволосую, стройную, босоногую. Она шагала, отталкивая от себя кулаки мужиков и пряча лицо.